Там, откуда ушли реки - [19]
Следующий день не обещал быть хорошим. Ночью по палатке монотонно стучал дождь, а утром все небо в серых облаках. Они вытянулись в сторону запада нескончаемой вереницей. Сыро, зябко, иногда накрапывает дождик, никто из палатки не желает выбираться. Но до каких пор валяться в постели! Я одеваюсь потеплее, отправляюсь бродить.
Пустыня позеленела, белые тюльпанчики вытянули два листочка. Муравьи-жнецы будто рады такой погоде, расширяют жилище, пока сырая земля. Еще пробудились шустрые муравьи-проформики. Из тугаев в пустыню выбрались фазаны, щиплют крохотную травку, соскучились за зиму по зелени. Иногда в небе коротко пропоет одинокий жаворонок, остальные молчат. И больше никого! Скучно. И все же лучше, чем в палатке.
Дождь почти перестал, чуть-чуть посветлело. Вот летит одна, другая, серенькие бабочки. Потом еще. Все на юг, будто сговорились. Неужели тоже переселяются?
Я пытаюсь поймать бабочек. Но они, шустрые, ловкие, увертываются. И, почуяв опасность, мгновенно падают на землю, притворяются мертвыми и лежат незаметными серыми комочками. На светлом фоне пустыни их сразу не заметишь, но сегодня земля сырая, темная, и хорошо виден серый комочек.
Бабочки пяденицы небольшие, серенькие, с едва заметными темными волнистыми линиями поперек крыльев, и все до единого самцы. Неужели в путешествие отправлялась только одна мужская половина рода!
Потом я смеюсь над собой. Никакого переселения бабочек нет. Летят все в одну сторону на юг просто наперерез ветру, который дует с запада. Так удобнее обнюхивать воздух и искать по запаху своих подруг Те, наверное, не летают, сидят под кустиками, дожидаются.
Но все же почему направление выбрано с севера на юг, а, допустим, не обратно. Так тоже будет наперерез ветру. Этого я не знаю и догадаться не в силах.
Я рад тому, что в этот серый и скучный день нашел наконец для себя увлекательное занятие. Попробую теперь поискать самок. Бегу в то место, куда садится только что летавшая бабочка. Но все зря! У бабочек своя тактика: небольшие перелеты с частыми остановками. Так, видимо, безопаснее и не утомительно. Но наконец, рядом с той, что села, точно такая же пяденичка, только помельче, брюшком потолще, усиками скромнее — без сомнения, самочка. Видимо, не случайно самцы крупнее самок. Им приходится немало летать в поисках подруг.
Самец увивается вокруг самочки, ему отвечают благосклонностью, он имеет успех, и брачное свидание продолжается недолго. Но потом подруга, проявляя неожиданную прыть, быстро семеня ножками, отбегает в сторону, прячется под кустик и там замирает.
Самец как будто обескуражен потерей подруги, мечется на том месте, где произошла встреча, не сходит с него, не догадывается отбежать подальше. Вот странный! Или, быть может?..
Я сажаю неудачливого кавалера в морилку — пригодится. Надо узнать, кто он такой. Вынимаю из полевой сумки маленькую лопаточку, поддеваю ею землю, ту, где произошла встреча бабочек, и отношу в сторону. Подожду, что будет!
Не знаю, то ли мне посчастливилось в этот серый день, то ли действительно оказался я прав в своих догадках. На лопаточку вдруг садится другой самец, вибрирует крылышками, дергает усиками. Значит, самочка, ожидавшая ухажера, излучала призывной аромат. Она пропитала им землю и, как только была оплодотворена, моментально прекратила выделение запаха. Но остатки его сохранились на кусочке земли, где сидела самка. Может быть, она нарочно надушила не столько себя, сколько землю, чтобы потом вот так незаметно скрыться, избежав излишних притязаний своего ухажера. От земли на лопаточке пахнет сыростью, плесенью, мокрой землей и больше ничем. Мое обоняние просто бессильно уловить сигнал крошечной бабочки, перистые же усики самцов настроены только на него, усики — необыкновенно совершенный и узкоспециализированный орган…
Вскоре в переплетении дорог, несмотря на все предосторожности, мы теряем тот путь, по которому ехали зимой, и вновь в полном неведении. Время от времени выбираемся из машины, расстилаем на земле карту и принимаемся спорить. Единогласия почти никогда не бывает. Каждому из нас кажется, что он прав.
Кое-где барханы приукрасились темно-фиолетовыми завязями цветков кустарничка песчаной акации. Она вот-вот зацветет. Сверкают желтенькие крокусы. По краям барханов на светлом фоне пустыни выделяется темно-красный ревень Максимовича. Он уже успел отцвести, завязал семена.
Удивительное это растение! Ранней весной не по дням, а по часам растут широченные листья, изборожденные буграми. Они так плотно прилегают к поверхности земли, что ветер их не может поднять. Каждый лист размером с большое сомбреро. Какой парадокс — широкий лист растения в царстве зноя и сухости, где все живое зависит от влаги и борется за ее крохотные доли! Даже такое дерево, как саксаул, вместо листьев изобрел сочные зеленые стволики. Казалось бы, с такими широченными листьями, как у ревеня, жить в глухом лесу, где царит глубокий сумрак. Но и здесь все целесообразно, как и всюду в природе. Растение хорошо приспособилось к суровому климату пустыни. Мощная лаборатория фотосинтеза ревеня работает короткий срок, только ранней весной. Пока в земле есть еще влага, ревень торопится расти и, едва распустив листья, выбрасывает кверху цветки. Старательные пчелки уже ждут не дождутся своего прокормителя. Они тоже живут в году какую-нибудь считанную неделю, быстро опыляют растение, и вот на нем уже готовы семена. Пройдет неделя, растение высохнет, большие листья станут тонкими, как бумага, ветер поднимет их в воздух и развеет во все стороны по пустыне. Жизнь будет теплиться в большом корне хотя бы целое десятилетие, до того времени, когда пустыню вновь оросит живительная влага.
