Там, где папа ловил черепах - [74]

Не подозревая, как далеко простирается моя забота о нем, Алешка ходил хмурый и говорил, что из трудколонии можно сбежать, подумаешь: трудколония.

Приехал папа. Мама приказала: «Воздействуй». Он собрал нашу команду в саду и начал с меня:

— Я рассказывал тебе про Кампанеллу. Но как странно все услышанное преломляется в твоей голове, Ирина.

— Это я предложила жить коммуной, — честно призналась Надя.

— Ты?.. Гм!..

— Папочка, заступись! Скажи всем, что мы не хотели воровать!

— Дядя Эрнест, мы хотели…

— Мы хотели побыстрее устроить коммуну!

— Чтобы дружно жить и никогда не ссориться!

— Чтобы все делать самим, и бассейн хотели вырыть, и стены разрисовать.

— Как в городе Солнца.

— Я понимаю, понимаю, — соглашался он, — но зачем же воровать? А теперь вас могут посадить в…

— Дядя Эрнест, — сказал Алешка, — это я взял фанеру. У них ее много. Стоит, мокнет. Я подумал…

— Все ты испортил, все! — напустилась на него Люся.

— У вас не получилась бы такая жизнь, — сказал папа.

— Почему?

— Потому что жить по-коммунистически невозможно на этаком маленьком пятачке. Ну будете вы сидеть в домине под чужой фанерой, а дальше что? Вокруг останутся те же безобразия, те же уродливые человеческие отношения. За коммунизм нужно бороться. А чтобы бороться, нужно прежде всего много знать. Вот вы живете в Ленинском районе. А что вы знаете о нем? — Ничего не знаете. А район необыкновенный. Здесь зарождалось революционное движение всего Закавказья! Подумать только! Вот тут, под Лоткинской горой, бесправные, «презренные нахаловцы»…

— Почему нахаловцы?

— Селились тут люди без разрешения городских властей. Таких застройщиков называли нахаловцами.

— Ха! Нахаловцы! — Алешка развеселился. Он уже забыл про воровство фанеры.

— Интересно, правда? — Папа и сам увлекся, подтолкнул меня, чтобы подвинулась, сел с краю на скамейку. — Наш район строился в вечной борьбе с властями. Нахаловка долго была непризнанной окраиной Тифлиса. Он располагался в долине, по берегам реки, в основном у подножья крепости Нарикала, и не было ему никакого дела до окраин. По центру города ходили конки, экипажи, фаэтоны, а о благоустройстве Нахаловки не заботился никто. А она росла. К концу XX века здесь уже заняли определенную площадь наскоро сколоченные хибарки и землянки. И никакого благоустройства. Нахаловцы спускались и поднимались на свои горы пешком, между тем именно благодаря им, труженикам железной дороги, Закавказье имело сообщение с остальной частью Российской империи. Вам интересно то, что я рассказываю?

— Дядя Эрнест, очень!

— А дальше, дальше что было?

— Вот и узнавайте.

— Вы расскажите!

— После окончания гимназии я уехал из Грузии и долго тут не был. Расспрашивайте других людей. Думаете, случайно попала в подвал флигеля прокламация? Нет. Я вам советую завести тетрадь и записывать в нее все, что узнаете о Нахаловке. Никто еще не написал историю нашего района. Вы будете первыми. Станете следопытами.

— А… как же трудколония?

Он глубоко вздохнул, всем видом показывая, как нелегко ему будет уломать маму и тетю Циалу. Мы принялись горячо упрашивать.

— Я попробую, но вы должны дать слово и пойти попросить прощения у…

— Да, дядя Эрнест, да!

Тетя Циала довольно быстро простила нас, в тот же; день я купила толстую в голубой обложке тетрадь, и Надя написала на первой странице:

«История нашего Ленинского района.

Как он появился, какие тогда были люди и какими они стали потом, как боролись за счастье всех людей и победили. Составители: Надя, Ирина, Люся, Алеша, Нодари, Вера, Люба, Ленька. 1939 год».

Закат галерки

Наш класс в этом году первый раз ходил на демонстрацию, и после праздника мои одноклассники и одноклассницы явились в школу какие-то изменившиеся. У Киракосова, этого двоечника, который на немецком и на истории не вылезал из шкафа, где хранился скелет, были отутюжены брюки, Спицын — соловей-разбойник, как окрестила его учительница математики, подстриг в парикмахерской вихры, Клим надел вечерний галстук, а Алла Хиляева, которая до этого года была просто Шуркой, пришла в школу с… выщипанными бровями. Мы ахнули: брови-ниточки, а под ними пунцово-красные веки и вопрошающий взгляд: красиво?

Мы с нетерпением ждали, что скажет обо всем этом наша классная руководительница. Но она, как всегда, заглянула к нам на минутку, надавала разных поручений, за исполнением которых никогда не следила, и исчезла. Учительница математики, взглянув на Хиляеву, поморщилась, историчка у нас почти слепая — ничего не заметила, а если и заметила, то, видно, не придала этому значения, зато мальчики… Они поминутно поглядывали на Хиляеву и ухмылялись.

А на большой перемене, как отражение всех этих ухмылок, в класс наш явился Ростик. Давненько его не было видно. Поздоровался со мной, с Надей и начал, ломаясь, выпрашивать у Аллы какую-то книгу. Алла тоже начала ломаться — отвечала тоненьким-претоненьким голоском, что этой книги у нее нет. Ростик игриво уверял, что книга есть, он придет к дому Аллы и будет там ждать под чинарой…

Все девчонки смотрели на Хиляеву как на врага. Казалось, она сразу стала старше нас на два-три года, она уже девушка, а мы еще нет, она красивая, а мы уродки. Мне лично захотелось поколотить ее, так она была противна и недосягаема в своем загадочном превосходстве. Об этом превосходстве говорило отношение к ней наших сорванцов, которые как-то сразу стушевались и, я это сразу заметила, стали украдкой приглаживать не знавшие прежде такого внимания вихры.