Там, где папа ловил черепах - [73]

— Вера, Надежда, Любовь, спать пора!

Наш удивительный район

На другое утро прибежала я в сад и замерла: на недостроенных стенах нашего дома лежал большой белый лист новенькой фанеры.

В сад важно вошел Алешка.

— Откуда эта фанера?

— Да ла-адно, — протянул скучающе, — у них ее столько…

— У Дяди Эвгени?

— Догадливая.

— Алешка!

— Да не заметят. Она им не нужна.

— Но мы же решили жить честно! Мне это не нравится!

— Такая новая и не правится?

— Слушай, перестань прикидываться! Ты что, уже настоящий вор? Не можешь, чтобы не украсть, да?

— Ага, — добродушно рассмеялся он.

— Нет, я так не хочу.

Пришли сестры Барабулины, сбежала с лестницы Люся. И сразу перелез через забор из своего сада Нодари.

Узнав, откуда фанера, Надя сказала:

— Я не играю.

— Да ла-адно, — Алешка пошел по саду.

— Эвгени и правда не нужна эта фанера, — сказала Люба.

— А это его дело!

— Тише, Ярошенчиха услышит!

— Надо было попросить!

— Он не дал бы, — из конца сада сказал Алешка, — вы что, хозяйчиков не знаете?

— А крыша хорошая получилась, — сказал подошедший Ленька. он, видно, уже был в курсе дел.

— А может, и правда не заметят?

— Да при чем это? Мы же решили жить честно!

— Но крыша-то нужна?

Шептались мы, шептались, вдруг смотрим: моя мама по лестнице спускается. Увидела нас, что-то заподозрила. Вошла в сад:

— Доброе утро.

— Доброе утро.

Она пристально поглядела на наш дом:

— Откуда фанера?

— Нашли.

— Где ты нашел?

Алешка запнулся.

— А вы знаете, что это воровство?

— С улицы-то?

— Ты, Алеша, тут коновод, как я вижу. Так вот. Вернусь из школы — чтобы эта фанера была там, откуда принесли.

— Тетя Аня!

— Небось у хозяина взяли? — повернулась она к Наде.

— Нет, нет! — стала заверять Люба. — У них есть такая, но мы…

— Какой позор!

— Тетя Аня!..

— Делайте, что сказала, — Она вышла из сада, опять вернулась. — И имейте в виду: это не так просто, как вам кажется.

Когда она ушла окончательно, Нодари сказал:

— Зачем надо было воровать? Лучше бы пошли к депо, там бараки разрушают — много старой фанеры валяется.

— Она гнилая, — сказал Ленька.

— Эх, Алешка! Все испортил!

— Какая же это коммуна?

— Действительно.

— Экспроприация… — начал Алешка.

— Молчи уж!

— Так что, понесем обратно?

— Нет! — испугалась Надя. — Они увидят, скажут: воры!

— А мы скажем, что хотели одолжить.

Пришла бабушка Нодара, зашептала испуганно:

— Украли у Вардосанидзе фанеру, разве так можно? Я тебя, Нодари, накажу. А ну домой!

— Бабушка Пело, кто вам сказал?

— Циала.

Во двор с шумом влетела Циала.

— Облава на рыжих, — буркнул Алешка, но побледнел.

Один шлепанец Циала обронила у калитки, вернулась, никак не могла попасть в него ногой.

— И вам не стыдно? — закричала оттуда. — И вам не стыдно? — Подбежала, уперла руки в толстые бока: — Разве я не дала бы? Разве не дала бы? — Огромная грудь отчаянно колыхалась под платьем. — Надо было украсть, обязательно украсть? Твоя мама, Ирка, пришла и сказала, что надо принимать меры, надо всех вас хорошенько, хорошенько проучить!

— Воры, — объявила подошедшая Ярошенчиха.

— Мы не воры, — обиделась Люся, — мы хотим жить коммуной, Ира рассказала про город Солнца…

Ярошенчиха всплеснула руками:

— Слыхали? Город Солнца!

— Придет отец, он им Лупу покажет, — посулила мальчикам бабка Фрося.

— Руки им надо отбить, руки!

— Вот отсидят в трудколонии…

Мы несли фанеру обратно, обмирая от страха и стыда. Вот ведь как получилось: будто все мы воры. И все из-за Алешки. Что теперь будет? Неужели правда арестуют? Кто нам поможет? Кто за нас заступится?

Мы с Люсей попросили тетю Адель помочь нам. Она сказала:

— Накажут Алешку. Вы же говорите, что украл он.

— Мы только вам это говорим и никому больше! Мы знаем, что вы его не выдадите. Что нам делать? Мы решили не выдавать его, страдать — так всем вместе. Тетя Адель, заступитесь за нас, скажите, что мы больше не будем!

— Хорошо, я попробую, по… вы понимаете, как это отвратительно — воровать. Это самый гадкий порок!

— Знаем, мы не хотели, мы не думали, что он…

— Да, это может кончиться трудколонией. Для всех.

Я не могла уснуть в тот вечер — в горле стоял комок слез, ныло в груди: «Это я, я во всем виновата! Я должна была заставить Алешку признаться, когда он украл кольца. Ну побил бы его отец, обругали бы другие взрослые, зато Алешка остался бы честным человеком. Ну почему, почему нельзя как-то воротить время — если бы я тогда понимала Алешкин поступок так, как понимаю сейчас, я бы ни минуты не колебалась — рассказала бы обо всем взрослым, и как легко стало бы на душе. А теперь нас в трудколонию посадят. И все из-за меня. Значит, я плохая. Да, плохая». Сознавать это было горько и мучительно, я уже видела себя в трудколонии и так и заснула в слезах.

На другой день все кому не лень рассказывали нам про трудколонию всякие ужасы. Я обмирала от страха, но Алешку не мучила упреками. Я решила опекать его в заключении. Буду отговаривать от дурных поступков, буду следить, чтобы он хорошо учился и вообще был бы аккуратным. Не навсегда же нас в трудколонию посадят. Мы там будем учиться, трудиться, вырастем. Чтобы спасти Алешку, я замуж за него готова выйти. Конечно, будет трудно с ним, такой самовольный, но оставлять человека в беде… Тем более я перед ним так виновата.