Там, где папа ловил черепах - [40]

Но поздно. Нана, по нашим подсчетам, находилась уже где-то недалеко от Тифлиса. Мы торопились. Коля по приказу мамы отодвинул умывальник и вырвал клещами гвозди из двери, ведущей в галерею тети Адели, тетя Тамара натерла полы, тетя Адель погладила занавески. Один дядя сидел без дела, но на голове у него были наушники, и он напряженно прислушивался, будто мог услышать по радио о приближении любимой племянницы.

Но вот ни секунды нет лишней. Коля и тетя Адель прыгнули в уже тронувшийся трамвай, тетя Тамара, взмахнув с подъезда рукой, все же крикнула: «Скорей, скорей!»

Еще надо было повесить занавески, подмести балкой, вынести в подвал кое-какие вещи и принести оттуда раму для репродукции картины Шишкина «Утро в сосновом лесу». Эту картину купили накануне в магазине канцелярских товаров. Она должна была придать галерее богатый вид.

Вдруг кто-то сильно постучал в подъезд. Дядя замер: стук показался чрезвычайно знакомым. Люся побежала отворять, и через минуту мы увидели Нану. Оказывается, мы перепутали время прибытия поезда. Коля и тетя Адель вернулись в следующем трамвае и вбежали в дом запыхавшись.

— Узнаю дорогие лица и дорогие привычки, — сказала Пана.

Приехала с базара мама, накрыли на стол. Мы не могли наглядеться на Нану — она стала еще красивее и сделалась какой-то определенной.

— Товарищи, наше метро — сказка! — восхищенно говорила она. — Представьте себе подземные дворцы из мрамора и металла. Все залито светом хрустальных люстр! Студенческий отряд нашего института тоже работал на отделке станций. Какие станции! Чудо! Ну, а вы тут как? Что у вас нового?

— О, у нас тоже стройки разные! Мост имени челюскинцев строят, новую набережную открыли. Вся в граните.

— Надо пойти посмотреть. А как учеба девочек? Ты, Иришка, как? Все еще обижают в школе?

— Не-ет. Я теперь сама бью.

Научилась? Правильно. За это люблю. А что еще нового?

— У нас собака!

— Откуда?

— Нашли!

Мы с гордостью показали ей Белку, снова вошли в галерею.

— Чем еще занимаетесь?

— Видишь карту полушарий? — спросила Люся.

— Вижу.

— Мы следим за военными действиями в Абиссинии.

— Ого! Посмотри, как выросла моя сестренка!

— А что говорят в Москве? — спросил дядя.

— Возмущаются. Это же беспрецедентно — применять отравляющие газы против абиссинцев, вооруженных всего-навсего стрелами. А что в Германии делается? Читали в газетах? Гитлер высчитал, что на каждого немца в Германии приходится в восемнадцать раз меньше площади, чем на каждого русского в России.

— Подсчитывает — значит, напасть собирается, — сказала мама.

— Пусть только сунется, — нахмурил брови Коля.

Нана похлопала его по плечу:

— Правильно, Николя! Ты достойный потомок коммунаров.

На другой день она уже заскучала по Москве и собралась на лодочную станцию. Мы ее не пустили Еще родит там. Дядя Эмиль велел ей совершать неутомительные прогулки, и мы с Люсей повели ее после обеда в сквер. Она смотрела по сторонам и смеялась как иностранка. В сквере кусты со всех сторон обломаны, бассейн давно сухой. Сели на единственную, расшатанную скамейку. Посидели. Потом повели Нану на улицу и показали милицейский пост у хлебной лавки. Милиционера не было ни поблизости, ни вдали. Пана рассмеялась:

— Исчерпывающе.

Всю неделю мы развлекали Нану Как могли: пели ей песни, танцевали перед ней. В выходной день ее развлекли квартиранты.

Взошло солнце, хозяйки развесили на заборе и на проволоке матрацы, одеяла. Повалил дым и пар из дверей прачечной — началась стирка. Бочия уселся под миндалевым деревом. Четыре месяца назад он вышел на пенсию и начал писать стихи. Папа сказал — гекзаметром. Когда Бочия уселся на скамеечку и стал, как всегда, громко декламировать, поминутно заглядывая в раскрытую столистовую тетрадь, мы заторопили Нану, иди, мол, скорей, посмотри.

Бочия, размахивая свободной рукой, прочел:

Если обрушатся стены огромного дивного здания,

То я не увижу вовеки ни солнца, ни света, ни тьмы!

О боги Олимпа, когда бы вы слышать могли бы,

Как в этом вонючем дворе погибает поэт!

Нана вытаращилась на него: такого она не ожидала.

А Бочия, ни на кого не обращая внимания, читал еще и еще. Он спешил. Ведь всю неделю писал не разгибая спины — надо было успеть в выходной день «опубликовать» свои творенья.

Пришла с базара Тоня. Бросила сумку на свой кухонный столик.

— Поэт чертов! — без всяких церемоний громко сказала она. Еще бы. С тех пор как переехали сюда эти люди «с приветом», нет ей покоя и сна. Хоть с фабрики не приходи. — Тут голова трещит и времени в обрез, а еще эта «музыка»! Да замолчи ты!

Услыхав эту реплику, Бочия, не поднимая головы, умолк на мгновение, потом окинул Тоню долгим презрительным взглядом и продолжал, чуть понизив голос:

Советской власти подарил я миллион, когда заря сияла…

— Ври больше, — бесстрастно, заметила Тоня. — Так бы ты и отдал! — Она ловко заправила керосинку, загородила ее от ветерка фанерой.

И снова я пойду работать фармацевтом,

Когда они вернут мне мой мильон!

— Губа не ду-ура, — усмехнулась Тоня, с силой разрубая на доске капусту.

Специалист я всем на зависть…—

продолжал с пафосом Бочия.

— Ой-ей-ей! — иронически отреагировала Тоня.