Там, где ночуют звезды - [77]

И снова слышу голос охрипшей певчей птицы:

— У меня нет дома. Или, лучше сказать, мой дом — весь город, вся страна. Разве что в пустыню податься. Но с моей стороны было бы наглостью такое предлагать. Впрочем, если у тебя достаточно сил не только в ногах, но и в голове, то пойдём. Ты же сам сказал, надо найти какой-нибудь уголок.

4

Мы прошли полгорода туда и обратно. Воздух сеялся над нами, как розовая мука. Может, посидим в небольшом, тихом парке? Она не хочет. Может, в кино? Боже упаси, киноактёры — это же убийцы.

Я еле уговорил её слегка перекусить, и мы снова пустились в путь через город. Шагая по улицам и переулкам, добрались до тель-авивского порта. Поднялись на разбитый деревянный корабль, окованный ржавым железом. На носу, обращённом к морю, висел якорь. Мне пришло в голову, что его перевёрнутое отражение в зелёном зеркале воды удерживает корабль у каменистого берега. Лиза примостилась в углу на бухте гнилого каната. Я присел на цепь слева от спиленной мачты. Лизины слова облекались в плоть и кровь моих ушей. Вот странная история, которую поведала мне тогда подруга моей сестры:

Родители не спрашивали у неё, хочет она родиться или нет. И отец её ребёнка тоже не спрашивал, любит ли она его, хочет ли от него родить. Но раз вышла замуж, так вышла. Как получилось, что Лиза, которая изучала философию и искусство, так поспешно выскочила замуж, да ещё и за футболиста? До свадьбы она видела его лишь раз, на матче. Ему кричали «ура!» и носили на руках по стадиону, он забил команде противника больше всего голов.

Лиза считает, что её родили, совершенно ни о чём не думая. Животные тоже рожают. Но из уважения к Этеле она не позволила себе влюбиться в футболиста. Проживи она хоть десять жизней и умри десятью смертями, всё равно не поймёт, зачем за него вышла. Она пыталась что-то создать из него, как из раскалённого куска железа на наковальне.

Лиза говорит, что замужество не принесло ей счастья. Другое дело — её дочурка, Тили. Когда она, как живой медальон, обхватывала ручонками Лизину шею, Лиза даже чувствовала благодарность к мужу. Но как только она начала кормить ребёнка грудью, футболист исчез. А живой медальон у неё на шее ничего не знал…

Тили пошёл третий год, когда их обеих заперли, словно прокажённых. Лиза была уверена, что всё мировое зло, вся ненависть нацелены на её дочурку.

И Лиза выбралась из заточения. Молодая благородная полька, вместе с которой она изучала искусство и философию, спрятала ребёнка у себя.

Да, распрощавшись со своим живым медальоном, Лиза надела это самое платье с маленькими подсолнухами, которое на ней сейчас. Она почувствовала сотым чувством: если они разлучились надолго, и Лизино лицо сильно изменится, или она ослепнет, Тили узнает маму по подсолнухам на платье.

Лиза простилась с дочкой, вернулась в заточение и на чердаке среди всякого барахла спрятала платье, завернув в него русские стихи Этеле.

Она не хочет говорить, почему не сгорела в печах Клооги. Нет, она сгорела, но живёт дальше.

Когда Лиза вернулась в разрушенный город, от её дома не осталось камня на камне. И дом, где благородная полька прятала Тили, как косой срезало. Сказали, в него попала бомба. Но чердак, где хранились стихи Этеле, завёрнутые в платье с маленькими подсолнухами, спустился к Лизе, как облако. Это не мои, а её слова: спустился, как облако.

Лиза гнала от себя проклятую мысль, что её Тили погибла. И с тех пор летом, зимой, весной и осенью она переезжала из страны в страну, не меняя платья. Она уже не может его снять, платье стало её кожей.

5

На корабле Лиза, наверно, забыла, что у рыб есть уши. Или решила, что рыбы уже спят и ничего не услышат?

Море перед нами выглядело как после резни. Волны уже не дышали, только некоторые, тихо шумя, ещё пытались уловить лунный блеск.

Я почти всё рассказала. Наберись терпения и дослушай до конца. Ты мне не чужой, ты брат Этеле. Я искала дочь по всей стране и нашла. Сразу узнала её на улице. Она шла под руку с элегантным пожилым мужчиной. Заметив моё платье с подсолнухами, она вскрикнула, хотела обернуться, но мужчина потянул её за руку, они смешались с толпой и скрылись с глаз.

Лиза говорит, что нашла их обоих. Выслеживала, как собака, в которой человеческого больше, чем в её хозяине.

Она не ошиблась: это был он, футболист. А его жена — Тили. Они живут в новом районе, который ещё строится на окраине Бат-Яма. Улица пока без названия, но дома пронумерованы огромными чёрными цифрами.

Лиза ни в чём их не обвиняет. Когда Тили была совсем крошечной, её отцу пришлось бежать из Польши в Россию. А когда они встретились в Польше после войны, ему, наверно, было лет сорок, а Тили — меньше двадцати. Лиза считает, они оба не знали и, скорее всего, до сих пор не знают, кто они друг другу. Когда благородная полька взяла Тили к себе, она, конечно, поменяла ей имя на какое-нибудь польское. Спасительница стала девочке матерью.

Лиза устроилась уборщицей в новом районе Бат-Яма. Теперь она могла издали видеть своё дитя и радоваться, глядя на дочь и внучку — девочку, как две капли воды похожую на Тили, когда благородная полька взяла её под свою защиту.