Там, где мой народ. Записки гражданина РФ о русском Донбассе и его борьбе - [21]

Шрифт
Интервал


«Бывают хуже времена, но не было подлей» — эти строки чуть не во всякую эпоху нашей истории кажутся написанными буквально вчера. Сегодня, извиняюсь за дурной каламбур, они кажутся написанными сегодня.


Нет, не все безнадежно плохо, есть хорошие признаки. Сжимается душа, когда видишь на стене метровые буквы «Слава русским героям — Пешков, Позынич». Отряды добровольцев, не жалея времени и сил, перекапывают и прочесывают поля и болота, чтобы сделать как можно больше неизвестных солдат Великой Отечественной известными. Мало кого оставил равнодушным «Бессмертный полк». Да и Донбассу, как я уже говорил, простые русские люди, не полагаясь на государство, отправили продовольствия, медикаментов и оружия на миллиарды рублей. Но это пока не признаки пробуждения, больше похоже на ворочание во сне и инстинктивное сонное отмахивание от назойливых мух.


Вот только мухи весьма решительны в своем настрое закусать нас до смерти. Пора бодрствовать, дорогие и любимые мои соотечественники, иначе за секунду до пробуждения смертоносные насекомые «подарят» нам уже вечный сон.


* * *

Является ли продовольственная, энергетическая, медицинская помощь РФ Донбассу оправданием всей остальной, скажем так, политики в отношении этой борющейся русской земли? Данная помощь, разумеется, значима и важна, в каких-то абсолютных и относительных цифрах она, вероятно, даже больше той помощи, что оказывалась блокадному Ленинграду (при всей колоссальной разнице в условиях доставки и практической реализации). Есть, правда, несколько существенных оговорок. Во-первых, Ленинград снабжали по «Дороге жизни» исключительно ввиду отсутствия иных альтернатив, не имя возможности снять блокаду. Когда возникли условия разрыва блокадного кольца — это тотчас же произошло. Все существовавшие и по сию пору существующие альтернативы подбрасыванию помощи Донбассу в малопонятных рамках малопонятных статусов не хочется перечислять, истребит много физических сил и сожжет много нервных клеток. Во-вторых, Ленинграду не сообщали радостно каждый день, что видят его будущее только лишь как «отдельных районов русского Северо-Запада с особым статусом в составе III Рейха», и не помогали немецким силам блокады столь же рьяно и энтузиастично, сколь ленинградцам.


В-третьих, жители остального СССР не цедили сквозь зубы «ууу, помогаем этим питерским интеллихентам-хатаскрайникам из реакционного города царей и жандармов, а ведь им никто ничего не обещал, и нам самим жрать нечего».


Сравнения нынешней ситуации, часто именуемой «гибридной войной», с другой войной, Великой Отечественной, вообще дают богатую почву для сравнений и умственных экспериментов. Представьте, 1942 год, у Риббентропа винный заводик в Подмосковье, Сталин называет Гитлера «лучшим выбором немецкого народа», а Молотов с Майским обличают немцев на странице ведомственной многотиражки «Красный дипломат» — Фейсбук, увы, еще не изобрели. Все это было бы смешно…


* * *

И вновь о Донбассе и Одессе в одной связке. В феврале-2016 на первом ростовском и вообще первом официальном мероприятии «Юга России» была наша здешняя ростовская общественница, юрист Анжелика Синеок. Была, опять-таки, в первый раз — и в последний, летом она за пару месяцев сгорела от рака. Яркая, колоритная, энергичная, неравнодушная, живущая на разрыв — таких страшная болезнь, в принципе мало настроенная кого-то щадить, выкашивает с особой беспощадностью.


Главной целью Анжелики было увековечение памяти о жертвах одесской Хатыни везде, где это можно сделать, и столь же повсеместное распространение правды об этом страшном преступлении украинских выродков. Она много хлопотала, связывалась с политиками, юристами, журналистами в Греции, Израиле, Сербии. Я постарался помочь ей чем мог, хотя, конечно, недопустимо мало… Озвучила она эту очень важную тему и на конференции «Юга России».


Ирина Попова из Донецка ответила ей: «Да, эти люди герои и безвинно убиенные мученики, они заслужили память. Но я им иногда в чем-то завидую. Они уже отмучались, а мы продолжаем умирать каждодневно, кто-то гибнет физически — от обстрелов, а кто-то — растянуто во времени — душевно». Пронзающие сознание слова и невыносимая правда, заключенная в них.


Ирину Васильевну я называю совестью нашего объединения. Видная фигура донбасского движения 90-х-нулевых против необандеровщины, она потрясающе пишет и потрясающе говорит. Надеюсь, она сама напишет либо изложит кому-нибудь свои воспоминания о лете 2014 года в Донецке. Это будет вполне сравнимо с блокадными записками Л. Пантелеева. Особенно запомнился мне внешне проходной, но жутко (во всех смыслах) яркий рассказ, как во время обстрелов ее, сидящую на работе в кресле на колесиках, носило из угла в угол кабинета высотного здания…


Раз уж вспомнил нашу стартовую конференцию, расскажу о ней чуть подробнее. Сначала состоялась пресс-конференция, представлявшая проект, так сказать, лицом. От ДНР, помимо самого Пургина, был Сергей Барышников, от ЛНР — публицист, член Изборского клуба Новороссии Тихон Гончаров и один из руководителей Православно-гражданского актива Луганщины Александр Гаврисюк, от Ростова — Паша Раста и автор этих строк.


Рекомендуем почитать
Индивидуум-ство

Книга – крик. Книга – пощёчина. Книга – камень, разбивающий розовые очки, ударяющий по больному месту: «Открой глаза и признай себя маленькой деталью механического города. Взгляни на тех, кто проживает во дне офисного сурка. Прочувствуй страх и сомнения, сковывающие крепкими цепями. Попробуй дать честный ответ самому себе: какую роль ты играешь в этом непробиваемом мире?» Содержит нецензурную брань.


Голубой лёд Хальмер-То, или Рыжий волк

К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…


Боги и лишние. неГероический эпос

Можно ли стать богом? Алан – успешный сценарист популярных реалити-шоу. С просьбой написать шоу с их участием к нему обращаются неожиданные заказчики – российские олигархи. Зачем им это? И что за таинственный, волшебный город, известный только спецслужбам, ищут в Поволжье войска Новороссии, объявившей войну России? Действительно ли в этом месте уже много десятилетий ведутся секретные эксперименты, обещающие бессмертие? И почему все, что пишет Алан, сбывается? Пласты масштабной картины недалекого будущего связывает судьба одной женщины, решившей, что у нее нет судьбы и что она – хозяйка своего мира.


Княгиня Гришка. Особенности национального застолья

Автобиографическую эпопею мастера нон-фикшн Александра Гениса (“Обратный адрес”, “Камасутра книжника”, “Картинки с выставки”, “Гость”) продолжает том кулинарной прозы. Один из основателей этого жанра пишет о еде с той же страстью, юмором и любовью, что о странах, книгах и людях. “Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности. Беда в том, что обе плохо переводятся. Чаще всего у иностранцев получается «Княгиня Гришка» – так Ильф и Петров прозвали голливудские фильмы из русской истории” (Александр Генис).


Блаженны нищие духом

Судьба иногда готовит человеку странные испытания: ребенок, чей отец отбывает срок на зоне, носит фамилию Блаженный. 1986 год — после Средней Азии его отправляют в Афганистан. И судьба святого приобретает новые прочтения в жизни обыкновенного русского паренька. Дар прозрения дается только взамен грядущих больших потерь. Угадаешь ли ты в сослуживце заклятого врага, пока вы оба боретесь за жизнь и стоите по одну сторону фронта? Способна ли любовь женщины вылечить раны, нанесенные войной? Счастливые финалы возможны и в наше время. Такой пронзительной истории о любви и смерти еще не знала русская проза!


Крепость

В романе «Крепость» известного отечественного писателя и философа, Владимира Кантора жизнь изображается в ее трагедийной реальности. Поэтому любой поступок человека здесь поверяется высшей ответственностью — ответственностью судьбы. «Коротенький обрывок рода - два-три звена», как писал Блок, позволяет понять движение времени. «Если бы в нашей стране существовала живая литературная критика и естественно и свободно выражалось общественное мнение, этот роман вызвал бы бурю: и хулы, и хвалы. ... С жестокой беспощадностью, позволительной только искусству, автор романа всматривается в человека - в его интимных, низменных и высоких поступках и переживаниях.