Там, где горит земля - [17]

Не обходилось без эксцессов, наветов и злобной клеветы завистников. В отрядах, выведенных из армейского подчинения, привыкших действовать автономно и полагаясь только на себя, понятие дисциплины носило весьма специфический характер. «Ягеры» были абсолютно преданы своей корпорации, командирам и нобилю, а остальной мир воспринимали как одну большую площадку для весёлой игры. Это регулярно провоцировало скандалы.

Дело с работорговлей было самым шумным — в процессе «рейдовых операций» по Северной Америке «волки» организовывали целые рынки, где продавали антиквариат, драгоценности и рабов. Там же играли в карты и иные азартные игры, которые Астер объявил вторым наигнуснейшим изобретением плутократии после концепции всеобщего избирательного права.

Жалобщики упирали на подрыв дисциплины среди армейцев, которые там, на рынках, проигрываются и растрачивают казённые деньги. Кроме того, непрофессиональная распродажа живого товара противоречила поправкам к законам о расовой чистоте и отборе – слишком много потенциально ценного материала, особенно женщин, было продано по демпинговым ценам или просто испорчено.

Ответ Томаса сводился к тому (примерно и в очень дипломатичных выражениях), что если армейские офицеры такие бедные, что купить девочку не на что, то пусть не ходят на рынки. А если «Фабрики жизни» перестали восполнять демографические потери и Нации приходится считать по головам инородных производителей, это вина не честных солдат, а тыловых горе–организаторов.

Дело замяли, «ягеры» продолжали свою нескончаемую войну со всем расово неполноценным миром. На заснеженных просторах русских степей, в убийственной сырости южноамериканских джунглей, под огненным солнцем северной Африки – солдаты с крыльями нетопыря на петлицах и волчьей мордой на штандарте, сражались с неизменной стойкостью и успехом.

Штадур был последней остановкой, доступной для обычных смертных. Дальше начиналось царство государственных тайн и строго ограниченного пропуска. Вагон почти опустел, осталось не больше десятка человек, все либо военные, либо тот сорт людей, в которых намётанный глаз сразу узнает государственных служащих высокого полета. Томас спустился на первый этаж вагона, в буфет, и выпил стакан яблочного сока. Сейчас, против обычных привычек, он с удовольствием принял бы чего‑нибудь покрепче, но здесь алкоголь не подавали. Чистые помыслы, незамутнённый разум и что‑то ещё… Фрикке не помнил.

Так он и стоял у окна, отпивая по глотку, а поезд, меж тем, стремился дальше, на северо–запад, к центру мира. Если прежде путь пролегал по открытому пространству, то теперь состав двигался в специальной защитной трубе. За стеклом мелькали бетон и стальные панели, подсвеченные редкими плафонами и светом самого поезда. Изредка «Breitspurbahn» проносился мимо грузовых платформ, наполненных техникой и какими‑то грузами в разнообразной таре.

Томас взглянул на часы, затем на табло у входа в вагон, где с помощью схематичной карты и светящихся лампочек отмечалось продвижение состава. Томас знал, что в действительности показания несколько искажены, на случай, если некий террорист все же пройдет сквозь сито проверки и пронесет на борт бомбу с намерением взорвать её по пути. Но все равно – конец пути уже близок. Фрикке пошел за багажом.

Если начало путешествия прошло под знаком уверенности и готовности принять любой исход, то сейчас, когда финал стал так близок, Томас чувствовал неуверенность, и даже робость. Все‑таки в опале была какая‑то определенность, однозначность. А вот что ждёт его сейчас – не дано предсказать никому.

Но вряд ли что‑нибудь хорошее.

Гениальный физик и математик Айзек Айнштайн привлек внимание вождей Евгеники давно, ещё в конце двадцатых годов. Исследуя теорию чисел, неевклидову математику и риманово пространство, профессор Айнштайн обнаружил странный, в высшей степени загадочный эффект, проявляющийся при специфической комбинации электромагнитного излучения и сложносоставных резонаторов. Сам ученый полагал, что сумел материализовать теоретическую абстракцию – математический ноль. «Эффект Айнштайна» был крайне многообещающ, но обладал одной неприятной особенностью – активация неизменно влекла волну «энергетического отката», разрушающего все вокруг. Профессор и его ассистент чудом остались в живых после первого опыта и потратили много лет, безуспешно стараясь обуздать явление.

Ученые Евгеники смогли воспроизвести «эффект», но так и не справились с откатом. Профессор находился вне досягаемости, успев вместе с помощником сбежать в Америку. Но, судя по обрывочным слухам, добытым разведкой, Айнштайн все же нашёл решение. И Координатор доверил Томасу решить этот вопрос. Так повелось, что в Евгенике ответственные задания поручались не формально ответственному, а наиболее достойному и подходящему для этой роли. Томас с блеском справился, он сумел вернуть профессора и «убедил» его поделиться тайной укрощения побочных последствий.

Казалось, это вершина, наивысшая точка карьеры и славы нобиля, ярчайший след, который ему было суждено оставить в истории Нации.

Поезд прибыл на конечную остановку. На маленькой платформе, похожей скорее на почтовый склад, Томаса встретило специальное сопровождение дворцовой охраны, отчасти похожее на конвой тюремщиков. Далее их ждали ещё десять минут путешествия в небольшой, но комфортабельной вагонетке по туннелю, соединяющему собственный вокзал Болафьяудля и жилой комплекс резиденции Координатора. Отец нации уже два года, с момента начала похода