Там, где бежит Сукпай - [48]

— Ты не волнуйся, Джанси. Там все такие, как ты. У тебя будет много друзей. Идем!

Мы стояли перед входной дверью. На двери была прибита дощечка с надписью: «Техникум народов Севера». Я подумал о том, что в таком крепком доме, наверно, не страшны ни холод, ни дождь, ни пожар.

В канцелярии нас встретила седая женщина в очках, Наталья Алексеевна взяла у нее анкету и заполнила сама. Я сидел на стуле, не зная, что будет дальше. Большие часы на стене ударили двенадцать раз. В коридоре прогремел звонок. Потом послышались голоса, топот ног, в растворенную дверь стали входить преподаватели. Они держали в руках книги, какие-то длинные свертки.

Высокий, худощавый мужчина в сером костюме и в галстуке поздоровался с Натальей Алексеевной. Она протянула ему руку:

— Вот вам еще ученик. Это удэгеец Джанси Кнмонко. Помните, я вам говорила о нем?

Учитель закивал головой так, будто знал меня, давно ждал и, наконец, увидел.

— Хорошо. Очень хорошо… — Он уже искал кого-то глазами.

— Позовите сюда Дусю Кялундзюга, — попросил он, увидев в дверях какого-то юношу, и повернувшись к нам, объяснил: — У нас есть одна удэгейка. Сейчас она придет.

Наталья Алексеевна ушла, ободрив меня на прощанье словами:

— Теперь ты ученик. В этом доме и жить будешь. Ни о чем заботиться не надо. Только учись. Желаю тебе успеха.

Я стоял в коридоре. Длинный, узкий коридор был уже пуст. Только что прогремел звонок: все ушли на занятия. По коридору долго стучали тоненькие каблучки Натальи Алексеевны. Оглянувшись, она кивнула мне и стала спускаться вниз по лестнице.

— Багдыфи! — услышал я над своим ухом.

Передо мной стояла Дуся Кялундзюга. Это была широколицая румяная девушка, маленькая ростом и круглая, как пампушка. На ней было темно-синее форменное платье с высоким воротником; в толстых косах, как два цветка, краснели ленты, завязанные бантиками. Она смотрела на меня серьезно, слегка нахмурившись. Я забыл подать ей руку. Девушка прыснула от смеха, но тут же опомнилась.

— Ты откуда приехал? — спросила она, склоняя голову набок.

— Я хорский охотник. А ты откуда?

— Из Кур-Урмийского района. Идем! — Она увлекла меня за собой вверх по лестнице на третий этаж. Коротенькие ножки, обутые в черные ботинки со шнурками, быстро топали по ступенькам. Я не успевал за Дусей. Она остановилась на площадке и защебетала:

— Почему с палочкой ходишь? Как тебя зовут? Сейчас я покажу тебе комнату, где будешь жить. Потом пойдешь в баню, получишь белье, костюм. А завтра утром я прибегу за тобой и отведу тебя в класс. Ты немного опоздал. Но это ничего. Догонишь.

Так началась моя новая жизнь. Я поступил на подготовительный курс и стал учиться. Мне выдали форму. Переодетый во все городское, я стал таким же, как мои новые товарищи. В техникуме было много юношей и девушек. Здесь учились чукчи, коряки, орочи, нанайцы, эвены, эвенки, негидальцы, якуты, юкагиры, манси… У каждого из нас был свой язык. Но все мы старались научиться одному языку, на котором говорил Ленин. Это был язык большого народа. Мы шли к нему из разных концов тайги, как бегут ручейки к морю.

Рядом со мной за партой сидела эвенка Валя Чурна. Худенькая, шустрая, как белка, она хорошо бегала на лыжах. Она родилась где-то на реке Тунгуске, и так же» как меня, ее привезла сюда русская женщина. Валя едва научилась держать в руке карандаш. Некоторые буквы ей давались с таким трудом, что она бросала карандаш, рывком отодвигала тетрадь и сидела, уронив голову на парту.

Учитель Виталий Иванович подошел к ней однажды и осторожно дотронулся до ее плеча.

— Что такое, Валя? Почему ты плачешь? — спросил он, погладив ее по голове.

— Ничего не умею, — сказала Валя сквозь слезы.

Весь класс обернулся в нашу сторону. Учитель взял Валину тетрадь. В этот день мы писали букву «о». Валя никак не могла вывести ровные строчки. Буквы у нее вылезали из клеток, разбегались в стороны, то большие, то маленькие, как следы колонка. Учитель посмотрел в мою тетрадь.

— Тебе, Валя, надо больше стараться. Ты видишь, как старается Кимонко. У тебя тоже получится. Не надо выпускать буквы из клетки. Пиши так, как будто ты рисуешь бусы. Вот видишь одна бусинка, вот другая, третья… Они ведь все на одной нитке. Все одинаковы. Верно? Вот и пиши.

— Лучше я домой пойду, — всхлипнула Валя, сморкаясь в подол своего форменного платья.

— Разве у тебя нет носового платка? — Виталий Иванович вытянул у нее из-под обшлага беленький платочек. — Не плачь, пожалуйста.

С передней парты приподнялся парень. Вихрастая голова его затряслась над притихшими рядами. Он скорчил гримасу и громко по-русски сказал:

— Башка тугая, наверно. Что говорит, сама не знает… — И добавил по-нанайски: — Если не хочет учиться, пускай едет домой. Наверно, замуж, что ли, захотела…

Я отлично понял его. Наши взгляды встретились. Во время перемены я подошел к нему. Парня звали Чокчо Бельды. Он был немного моложе меня. Непокорные волосы торчали у него на голове, словно перья. В косо поставленных глазах, узких и длинных, как два листика тальника, сверкнули озорные искорки.

— Зачем так обижаешь девушку? — спросил я по-нанайски.

— Она всегда такая. Все время плачет. Букву «А» проходили, тоже ревела, как лосиха.