Талтос убийца - [16]

– Проходи, – сказал он. Потом повернулся и направился в заднюю часть помещения, молчаливо предлагая мне следовать за ним.

Задняя комната была узкой, захламленной и воняла табачным дымом, хотя, судя по зубам, Келли вряд ли курил. Рели подумать, то у него, вероятно, вообще не было дурных привычек. Кроме склонности к перееданию. К несчастью, он был выходцем с Востока. Драгейриане могут воспользоваться магией, чтобы избавиться от лишнего жира; для человек с Востока такие попытки опасны. По всем стенам стояли ряды книг в черных и коричневых переплетах. Я не смог прочитать ни одного заглавия, но автором одной из книг был Падраик Келли.

Он кивнул в сторону жесткого деревянного стула и сам сел на другой. Я показал на книгу и спросил:

– Это ты написал?

Он проследил взглядом за моим пальцем:

– Да.

– Что это?

– Это история восстания в двести двадцать первом.

– Где это было?

Он пристально посмотрел на меня, словно желая удостовериться, что я не шучу, затем сказал:

– Здесь, в Южной Адриланке.

– О, – сказал я и откашлялся. – Поэзию ты тоже читаешь?

– Да, – ответил он.

Я вздохнул. Мне вовсе не хотелось задавать эти дурацкие вопросы, но, похоже, говорить было не о чем.

– Коти мне кое-что рассказывала о том, чем вы занимаетесь, – сказал я.

Он выжидающе кивнул.

– Мне это не нравится, – продолжил я, и глаза его сузились. – Меня вовсе не радует, что Коти в это ввязалась. Он продолжал молча пристально смотреть на меня. Я откинулся на спинку стула, скрестив ноги.

– Но, так или иначе, я не вмешиваюсь в ее жизнь. Если ей хочется тратить свое время подобным образом, то я ничего не могу поделать. – Я сделал паузу, ожидая от него ответной реплики. Не получив ответа, я продолжал: – Что меня беспокоит, так это ваши уроки чтения. Этим занимался Франц, верно?

– Да, и не только этим, – сказал он, почти не разжимая губ.

– Так вот, я предлагаю тебе сделку. Я выясню, кто убил Франца и почему, если вы прекратите эти уроки или найдете кого-нибудь другого на роль учителя.

Он не отрывал от меня взгляда.

– А если нет?

Я почувствовал раздражение, – возможно, из-за того, что от его взгляда мне становилось не по себе, а мне это не нравится. Я стиснул зубы, подавляя желание высказать все, что я о нем думал. Потом сказал:

– Не заставляй меня угрожать тебе. Терпеть не могу угрожать людям.

Он перегнулся через стол, и глаза его сузились еще больше, а губы плотно сжались.

– Ты пришел сюда, – сказал он, – по пятам смерти человека, который стал жертвой…

– Только не надо…

– Молчи! Я сказал – жертвой, и именно это я имел в виду. Он сражался за то, во что верил, и был за это убит Какое-то мгновение он не отрываясь смотрел на меня, затем продолжал уже более мягко, но язвительно:

– Я знаю, чем ты зарабатываешь на жизнь. Ты даже не понимаешь, как низко ты опустился.

Я коснулся рукоятки кинжала, но не стал его вытаскивать.

– Ты прав, – сказал я. – Я не понимаю, насколько низко опустился. Просто глупо с твоей стороны говорить мне об этом.

– Не говори мне, что глупо, а что нет. Ты не в состоянии этого понять, как и всего остального, что лежит за пределами твоего крошечного мирка. Тебе и в голову не приходило, что может быть нечто преступное в торговле смертью, словно это обычный товар на рынке.

– Нет, – сказал я. – Не приходило. И если ты закончил…

– Но дело не только в тебе. Задумайся, господин убийца: многое ли из того, что делает любой из нас, он стал бы делать добровольно, не будучи к этому принужден? Ты соглашаешься на свою «работу», даже не задумываясь и не задавая лишних вопросов, не так ли? В то время как выходцы с Востока и теклы вынуждены продавать половину детей, чтобы прокормить остальных. Ты не знаешь поэтом или просто не желаешь знать?

Он покачал головой, стиснув зубы и сузив глаза настолько, что меня удивило, как он вообще еще может видеть.

– То, чем ты занимаешься, – мерзость, ниже которой человечество никогда не опускалось. Не знаю, занимаешься ли ты этим потому, что у тебя нет выбора, или же ты такой извращенец, что тебе это нравится. Но это не имеет значения. Здесь ты найдешь мужчин и женщин, которые могут гордиться тем, что они делают, поскольку знают – тем самым они приближают лучшее будущее. А ты со своим фальшивым, циничным остроумием не только отказываешься понять нас, но пытаешься объяснять, как нам следует поступать. У нас нет времени ни на тебя, ни на твои дела. И твои угрозы нас тоже не трогают.

Он замолчал, возможно ожидая, что я скажу что-нибудь в ответ. Я не ответил.

– Убирайся отсюда, – сказал он. Я встал и ушел.

– Разница между победой и поражением заключается в том, как ты себя чувствуешь, возвращаясь после домой.

– Неплохо, босс. Так куда мы идем?

– Не знаю.

– Мы могли бы вернуться к Херту, плюнуть ему в суп и посмотреть, что он на это скажет.

Мне эта идея показалась не слишком привлекательной.

Был еще самый разгар дня, и в Восточном районе бурлила жизнь. Каждые несколько кварталов нам попадались рынки, и все разные. Один был расцвечен желтыми, оранжевыми, красными и зелеными овощами; он издавал запах свежести и низкий гул голосов продавцов и покупателей. Другой был бледно-розовым и пахнул мясом, большей частью еще свежим, и там различался шум ветра. На третьем рынке торговали в основном тканями, и он был самым шумным, поскольку никто не торгуется так, как продавцы тканей: с воплями, криками и мольбами. Похоже, они никогда от этого не устают. Я же устал. Я устал от многого. Я устал от хождения по замку Маролана, проверяя его охрану, ловушки и тревожную сигнализацию. Я устал от общения со своими сотрудниками кодовыми фразами, которые часто и сам не понимаю. Я устал от того, что меня бросает в пот каждый раз при виде формы стражников Дома Феникса. Я устал от презрительного отношения к себе со стороны других Домов за то, что я джарег, и со стороны джарегов – за то, что я выходец с Востока. И я начинал уставать каждый раз, когда думал о Коти, от напряжения, возникавшего внутри меня вместо теплого, сладостного, светлого чувства, к которому я привык.