Талисманчик - [4]

Перед глазами мелькнуло видение: футуристическое здание с громадной неоновой вывеской "Центр визуального преображения Алекса Матюхина". Воображение тут же насмешливо пририсовало негра-швейцара у входа. Негра с идеально правильными чертами лица. Я хмыкнул и поплелся на кухню. Хорошо, хоть моя миролюбивость не позволяла рисовать шаржи на политиков. Или портрет действует, только когда рисован с натуры? Или если находится перед глазами "жертвы"?

А, не один ли хрен? Экспериментировать не хотелось. Хотелось работать.

Катерина молча плюхнула передо мной литровую чашку бульона с густым мясным запахом. Желудок дрогнул и попытался взбунтоваться, но после пары глотков, как ни странно, полегчало.

– Я взяла пару сотен со стола. Сдача там же, - наконец, нарушила она молчание.

– Угу.

Я довольно беззастенчиво разглядывал ее в безжалостном дневном свете. Изменения, поразившие меня вчера неожиданностью, сейчас оказались не столь разительными. Хотя волосы действительно сменили оттенок. Как и глаза, и губы: Катька теперь казалась проявившейся до конца фотографией.

Допив бульон, я почувствовал, что не наелся, и с благодарностью смолотил еще и макароны с мясом. Катерина задумчиво помешивала ложечкой растворимый кофе. Молчание начинало меня тяготить.

– Ну, и как тебе твоя новая внешность?

Вопрос прозвучал несколько более снисходительно, чем мне бы хотелось. Эдакий модный визажист скромной клиентке. Уголки губ ее дернулись то ли в попытке улыбнуться, то ли в неприязненной гримаске.

– Ко мне раньше не приставали в транспорте, - нейтрально уронила она, и я не понял: осуждает ли она меня, изменившего отношение к ней окружающих, то ли просто смирилась, как мирилась раньше с собственной незаметностью. Уточнять не решился.

Она вымыла посуду - естественно, как будто всю жизнь занималась этим у меня на кухне. И уже уходя, заметила:

– Двери все же запирай иногда.

Ага, так вот как она сюда попала. Кольнуло невольное чувство стыда, когда я представил, каким она меня нашла вчера. Но его тут же заглушил вернувшийся энтузиазм. Талисманчик, значит? О’кей, будем работать.

Блондинка, окрестившая меня, оставила телефон. "Ядвига", - было выведено на бумажке зелеными каракулями. Мадам, похоже, считала себя кем-то вроде моей крестной матери, поскольку на робкую просьбу насчет рекомендаций откликнулась с восторгом. Правда, может, ей просто было скучно в ее обеспеченном безделье.

Я снял для начала "студию" - крохотную угловую каморку на верхнем этаже дома без лифта. Одно окно выходило на автобусный парк, другое - на роскошную свалку. Но света было предостаточно а неудобство подъема по вонючей лестнице не смущало моих первых клиентов - худых девиц с приклеенными улыбками, пышных дамочек в блестящих обтягивающих платьях, глядящих исподлобья качков, хитрых мужчин с физиономиями аферистов.

Я работал, как проклятый, иногда оставаясь в мастерской и на ночь: между мольбертами как раз втискивалась раскладушка. Я, наконец, получил возможность писать маслом, а не набрасывать наспех карандашом или пастелью. Я заполнил бар элитной выпивкой из крохотного дорогого магазинчика и наконец-то исполнил детскую мечту - объелся баночными ананасами. Я постепенно становился вхож в богемную тусовку, посещал модные спектали. Хотя и то, и другое вызывало у меня лишь скуку, но, без сомнения, способствовало пополнению армии моих заказчиков.

Чудо перешло в разряд рутины. По вечерам я иногда застывал у окна, бездумно вглядываясь в почерневшие кирпичные стены окружающих строений. Я прихлебывал какой-нибудь умопомрачительный ликер, а в голове было пусто как на подготовленном холсте за моей спиной. Меня окутывало умиротворение, и всего приятней было от упоительного сознания, что я делаю мир красивее.

С Катериной я больше не пересекался.

Через некоторое время я мог позволить себе просторную дорогую мастерскую в центре. Доходы мои выглядели исключительно стабильными, и я уже потерял счет приукрашенным мною лицам. Я вошел в моду в столичном «свете». Я запросто сталкивался с людьми, которых в прежние времена знал лишь по теленовостям. Теперь я передвигался по Москве только на такси, и еще одной стороной новой жизни оказалась необходимость отбиваться от назойливых девиц, жаждущих приобщиться к славе и, чего греха таить, кошельку преуспевающего портретиста. Мой взлет был стремителен, мои работы безошибочными, будущее представлялось обеспеченным.

И подумать бы мне хоть мимолетно, что безоблачность может окончиться катастрофой, что окружающая меня сладкая действительность, наполненная работой, запахом краски, мельтешением лиц - только затишье перед бурей!

Этот прием был таким же рутинным мероприятием, как и целая череда предшествующих и, видимо, последующих. Я знал лично едва ли половину гостей, но многие из них были мной уже запечатлены, начиная с хозяйки вечера - дородной молодящейся бабенции с лошадиным лицом и визгливым голосом. Я помнил, как добавлял мягкости в это лицо, как сочинял несуществующее благородство. Сегодня я с хозяйкой еще не здоровался, увлеченный потоком гостей к длинному фуршетному столу, а впрочем, я уже давно бросил проверять действие собственного бытового волшебства.