Талисман Шлимана - [27]

Что нам делать, куда нам идти после гибели мира?

Среди пепла, во тьме… Где путь человеку?

Он смотрел на серую землю, которая теперь редко плодоносила. В жухлой траве увидел слабый цветок и склонился перед ним: «Я раньше приносил жертвы, а кругом благоухали самые яркие лилии и пышные деревья. Где теперь наши боги? Разве они слышат нас. Где нам молиться?»

Она ждала. А он совершил возлияние перед цветком, поставил сосуд рядом с ним и, приложив правую руку ко лбу, стоял, склонив голову.

Потом вдруг взял ее за руку. Лицо его прояснилось.

– Я сейчас понял. Не знаю, что ты должна сделать, но чувствую, как. Ты вспомни.

Она удивленно взглянула на него.

– Что вспомнить?

– Покой. Что-то светлое и покой. И тогда ты поймешь…

– О чем ты говоришь? Взгляни кругом. Есть только смерть, разрушенье. Я не могу… Зачем ты держишь мою руку, жрец, ведающий тайное… – и с упреком, страстно продолжала. – Зачем вы тогда услали меня в Египет, лучше бы я погибла здесь, под обломками.

– Дочь твоя. В той стране сберегли от гибели дитя и тебя.

– Как теперь жить ей? Гнев богов и жестокость людей, страшней, чем божественный гнев. Почему ты смотришь на меня с таким ожиданьем?

– Вспомни. Если ты увидишь покой, ты поймешь и где нам свет, спасенье… – он неожиданно поклонился ей. Она медленно подняла сосуд, вылила оставшееся вино на землю перед цветком, протянула руки во тьму то ли к роще, за которой где-то вдали шумело море, то ли к горам.

– Увы мне, увы мне, зачем ты оставил меня, бог, даривший мне… тайное и свершенье, – и прошептала еще что-то, что жрец не мог расслышать. Он внимательно посмотрел на нее, повернулся и тихо ушел.

Она же повторяла про себя:

– О боги, жрец, я не могу вспомнить… Наши боги не спасли нас. Кто нам поможет?

И она пошла по тайной тропе к священной роще. На ее краю, дотронувшись рукой до первого дерева, сняла обувь и осталась босой.

– Смотрите, кто к нам идет!

Услышав вновь грубый смех их солдат, который уже принес ей сегодня боль, она выронила сандалии и испуганно спряталась за знакомыми деревьями. «И здесь они. Как, и сюда нашли они дорогу!»

Но их смех относился не к ней: к огню подошел невысокий худощавый человек, по виду не воин, а купец.

Она остановилась и смотрела, как их воины грубо топтали своими сапогами священную землю, на которой когда-то так благовейно танцевали юные жрицы. Несколько срубленных деревьев были брошены в костер, и прекрасные стволы и ветви, словно стройные тела, горели в его пламени. Искры с шипением и болью вылетали из огня, и в них сверкала то ли кровь, то ли сало с жарившегося на вертеле мяса.

Она смотрела из темноты на пламя, а воины между тем встретили дружными возгласами невысокого купца.

– Садись коротышка – удачливый купец.

– Говорят, все, к чему ты прикасаешься, превращается в золото. И даже за это кислое вино наш царь заплатил тебе золотом.

Купец сел рядом с ними на землю. Воины были только в набедренных повязках, а у вновь пришедшего поверх повязки красовался еще и передник, подобные видела она у богатых египтян. Такие в Египте обычно носили те, кто стремился к показной роскоши, но не к щедрости.

– Без меня вам нечем было бы вообще промочить горло. Кто бы еще мог привезти в эту переставшую плодоносить землю вино? Днем и ночью я думаю, что и куда нужно доставить моим кораблям, иногда это приносит прибыль.

– Да, ты хитроумен.

– И ловок, – добавил толстый воин, сидевший рядом с купцом.

– Но вино у тебя кислое.

– Про тебя рассказывают, что здесь в их землях ты ищешь клад.

– А еще говорят, сам царь пил с тобой из золотой чаши.

– А нам приходится пить из глиняных, – и, допив вино, воин со шрамом на щеке возмущенно швырнул свою чашу в костер. Купец стремительно вскочил и поймал ее на лету над огнем.

– Раз она тебе не нужна, отдай мне ее. Она прекрасна.

– Что в ней хорошего? – заметил толстый воин. – На ней все какие-то цветы и танцы, линии странные. Если уж хочешь рисовать, то рисуй битвы, охоту.

– Эй, отдай, – мрачно проговорил воин со шрамом. – Чаша моя, я хочу ее разбить. Мне ее в царской кладовой эконом дал вместо серебряной. Он тоже говорил, что она очень ценная. Что хочу с ней, то и сделаю. А я хочу бросить ее в огонь или разбить.

– Продай ее мне.

– Только в обмен на ту золотую чашу, из которой ты пил с царем.

– Я дам тебе за нее кувшин вина.

Воин выхватил чашу из рук купца.

– Дай сюда, я хочу ее разбить.

– Два кувшина вина.

– Десять кувшинов и три золотые бусины. У тебя их полно, не жалей их, если эта чаша уж так тебе дорога.

Толстый воин толкнул купца в бок:

– Пока ты будешь торговаться, он ее разобьет. Я-то его знаю.

– Четыре кувшина вина и одну бусину.

Искры долетали до ветвей деревьев. Те, поникнув, смотрели, как торгуются в их святилище над чашей, из которой раньше благоговейно совершались возлияния. Не дослушав, она побежала из поруганной рощи, не понимая, какой вихрь чувств поднял в ней этот спор -наверное, ненависть к торгующимся здесь, над их красотой. На тропе, ведущей к горам, она остановилась и, повернув, бесцельно пошла прочь. Шаг ее был нетверд, как будто под ногами не земля, а пустота.

Где мне просить у богов спасенья?