Талисман любви - [28]

Ее руку сотрясал небольшой паралич, и когда она вытянула ее вперед, ей пришлось опереться на плечо Мэй, чтобы стабилизировать себя. Бабушка Мэй утверждала, что розы любят кофе, что они становятся выше, крупнее и ярче, если их удобрять кофейной гущей по утрам. Запахи суглинка и французского жаркого смешивались в теплом воздухе, заставляя Мэй тосковать без ее матери больше, чем когда-либо. Она, должно быть, вздохнула, потому что тетя Энид посмотрела на нее.

– Что случилось, голубушка моя?

– Ничего, тетя Энид.

– Я не верю тебе, – сказала тетушка и повернулась к подошедшей к ним Тобин. – Может быть, ты разберешься со своей подругой?

– Я стараюсь, Энид, – сказала Тобин, обнимая старушку.

Тетя Энид когда-то была как конфетка, но возраст изогнул ее позвоночник и уменьшил ее рост на четыре дюйма. У нее были коротко подстриженные белые волосы и бледно-голубые глаза, одета она была в свой любимый костюм садовника: розовый, старый полотняный жакет и высокие, до коленей, зеленые резиновые боты, которые достались ей еще от сестры.

– Ох, голубушка, – сказала тетя Энид. – Это все из-за того хоккеиста?

– Кого-кого? – переспросила Мэй.

– В самую точку, – отозвалась Тобин.

– Кайли сказала мне, что он звонил, а затем… – Тетя Энид остановила себя.

– Кайли он понравился, – пробормотала Мэй.

– О, в этом-то и причина, – сказала Тобин.

Тетя Энид опустила руку в горшок со старой кофейной гущей, пропустила ее через свои скрюченные пальцы – она делала это много раз – и затем тщательно распределила удобрение вокруг корней старого куста белой розы.

– Тоска по кому-то – забавная штука, – сказала тетушка Энид. – Это чувство настигает тебя, не так ли? Ты даже не можешь вычислить, где это начинается и где это заканчивается.

– Она не может, – подтвердила Тобин, и Мэй почувствовала ее пристальный взгляд у себя на затылке.

– Вы обе можете остановиться? – попросила Мэй. – Скоро придет Пейдж Гринлей с матерью. Я лучше пойду помоюсь.

– Ты могла бы позвонить ему, – предложила тетушка Энид.

– Прекрасная идея, – согласилась Тобин.

Мэй посмотрела через розовый куст на свою тетушку. Предложение было ересью для «Брайдалбарн»: Эмилия Дунн всегда считала, что мужчина больше всего опасается быть заманенным в ловушку… «заарканенным», как она называла это. В ее знаменитом списке «что делать и что не делать» со звонка мужчине начинался раздел «не делать». Как будто прочитав мысли Мэй, тетушка Энид продолжала:

– Мужчины тоже умеют страдать. Он проиграл первенство, – напомнила ей тетя Энид. – Возможно, он нуждается в ком-то, с кем можно было бы поговорить.

– На мой взгляд, звучит правильно, – сказала Тобин.

– А как там относительно мужчин, которым нужно время, чтобы зализать их раны? – спросила Мэй.

– Достаточно убедительно.

– Он знает, что он может позвонить, – сказала Мэй.

– Я прежде никогда не думала о тебе как о гордячке. – Тетя Энид сняла японского жука с глянцевого листа, держа его свободно на ладони руки, чтобы выпустить в поле, где не было роз. – Но, кажется, ты ставишь свои собственные чувства выше того, кто, может быть, действительно нуждается в тебе, и прямо сейчас.

– Тетя Энид права, – заметила Тобин.

Мэй не ответила. Она заметила второго жука, его полосатый панцирь, мерцающий подобно масляному пятну. Взяв его со стебля розы, она ногтем постучала по панцирю размером с вишневую косточку. Мэй в своем собственном панцире становилось жарко и неуютно под утренним солнцем, она думала, как долго жила под ним и как она будет себя чувствовать, если его снять.

За эти годы Тобин пыталась свести ее с братом Джона, с его кузеном, с некоторыми из сослуживцев, с которыми он общался. Барб Эллис приглашала ее покататься на лыжах в выходные, чтобы там познакомить с ее другом из Вермонта, который, она знала, был идеален для Мэй. Кэрол Николе устроила «слепое» свидание с парнем, которого она знала еще по колледжу, океанографом в Вудс-Холле. Мэй покорно подчинялась им. Но ей было теперь тридцать шесть лет, и она ни разу не чувствовала ничего даже похожего на свою тягу к Мартину.

Очень медленно Мэй встала и выпрямилась. Она прошла в оранжерею, где на северной стене висел телефон. Мартин не додумался дать ей свой телефонный номер. Дозвонившись до организации «Бостон Брюинз», она попала на регистратора, потом ее переключили на менеджера офиса и, наконец, на пиар-агента команды.

Когда Мэй назвала свое имя, она услышала скептицизм своего собеседника.

– Помните ту авиационную катастрофу? – спросила Мэй. – Он спас меня и мою дочку. Он действительно сделал это. Кайли, моя дочь, попросила его помочь нам, и он это сделал, и мы подружились. Мы с ним поужинали, как раз перед началом финальных игр, и я дала ему… – Она остановилась, во рту пересохло.

– Мне жаль, мэм, – сказал голос. – Но нам не позволяют давать личные телефоны игроков.

– Но мы друзья, – заспорила Мэй. – Мы действительно… Я уверена, многие так говорят вам, но в этом случае это истинная правда.

– Уф-ф… но даже в этом случае мне не разрешено…

Мэй опустила голову, прижавшись к прохладной стеклянной стене. Пара ласточек разрезала воздух наверху, строя гнездо на карнизе оранжереи. Мэй чувствовала, как ее шансы падают.