Талибан. Ислам, нефть и новая Большая игра в Центральной Азии - [20]

Лишенные памяти о прошлом и планов на будущее, они были целиком погружены в настоящее. Они были в буквальном смысле сироты, оставленные войной, без корней, без дома, без работы, ничего не имеющие и мало что знающие. Они обожали войну, поскольку она была единственным занятием, к которому они были готовы. Их мессианская вера в пуританский ислам, вколоченная в их головы простым деревенским муллой, была единственной опорой, придававшей их жизни какой-либо смысл. Не подготовленные ни к чему, даже к традиционному делу своих предков — возделывать землю, пасти скот, заниматься ремеслом, — они были теми, кого Карл Маркс назвал бы афганским люмпен-пролетариатом.

Кроме того, они тем охотнее присоединились к мужскому братству, созданному лидерами талибов, что ничего другого они в жизни и не знали. Многие были настоящими сиротами, выросшими в отсутствие женщин — матерей, сестер или кузин. Другие были студентами медресе или жили в лагерях беженцев, где жесткое разделение полов было нормой, а родственники женского пола появлялись лишь на короткое время. Даже по меркам консервативного пуштунского племенного общества, где селение или кочевой лагерь были сплоченными сообществами и мужчины жили бок о бок с женщинами, жизнь этих парней была суровой. Они просто не знали женского общества.

Муллы, учившие их, подчеркивали, что женщина — это искушение, то, что отвлекает от служения Аллаху. Поэтому когда талибы пришли в Кандагар и запретили женщинам выходить из дома на работу, в школу и даже за покупками, большинство этих мальчиков из медресе не нашло в этом ничего необычного. Половина рода человеческого, которой они не знали, несла для них угрозу, и самым простым было изолировать эту половину, тем более что так говорили и муллы, исходя из примитивных исламских запретов, вовсе не основанных на исламском праве. Угнетение женщин было той чертой, которая коренным образом отделяла талибов от бывших моджахедов.

Это мужское братство предлагало молодым людям не только религиозную цель, за которую стоит воевать, но и образ жизни, который следовало принимать целиком и который наполнял смыслом все их существование. По иронии судьбы Талибан весьма походил на рыцарские религиозные ордена, возникшие в христианском мире во время крестовых походов с целью борьбы против ислама — своей дисциплиной, мотивацией и безжалостностью в достижении целей.[29] В первые месяцы стремительных побед Талибана сложилась целая система мифов о непобедимости, дарованной лишь воинам Бога. В эти горячие дни каждая победа усиливала уверенность в правоте их дела, в том, что Бог на их стороне и что их толкование ислама — единственно верное.

Усилившись свежими рекрутами, Талибан двинулся на север, в провинции Урузган и Забуль, и захватил их без единого выстрела. Занятые мародерством, пуштунские полевые командиры предпочли не испытывать лояльность своих ненадежных войск и поднимали белый флаг или же сдавали свое оружие в знак покорности.

На юге Талибан выступил против войск Гаффара Ахунзаде, чей клан контролировал провинцию Гильменд и ее богатые опиумные поля на протяжении большей части 80-х годов. Здесь талибы встретили ожесточенное сопротивление, но им удалось, настроив одних мелких наркобаронов против Ахунзаде и подкупив других, захватить провинцию к январю 1995 года. Талибан продвинулся к западу вдоль шоссе Кандагар-Герат и дошел до Диларама на границе с тремя провинциями, подчиненными Исмаил Хану. Одновременно они продвинулись на север в сторону Кабула, быстро рассекая пуштунский пояс, где им пришлось столкнуться не с сопротивлением, а с массовыми изъявлениями покорности.

Анархический пуштунский юг, где было множество мелких главарей, быстро оказался в руках у талибов, но теперь они столкнулись с крупными полевыми командирами и политическими и этническими проблемами остальной страны. В январе 1995 года все оппозиционные группы объединились, чтобы напасть на президента Раббани в Кабуле. Хекматьяр объединился с узбекским генералом Рашидом Дустомом на севере и с хазарейцами из центрального Афганистана, которые контролировали часть Кабула. Пакистан помог созданию нового альянса, так как Хекматьяр оставался фаворитом Исламабада, и поставил ему большое количество ракет для бомбардировки столицы. Но даже Исламабад был поражен быстрым продвижением Талибана. Хотя правительство Бхутто полностью поддерживало Талибан, разведка продолжала сомневаться в его возможностях. Для нее Талибан оставался хотя и полезной, но периферийной силой на юге.

Хекматьяр был явно обеспокоен появлением соперничающих пуштунских сил, движущихся с юга, и попытался остановить продвижение талибов, одновременно начав массированный обстрел Кабула, в результате которого большие районы города были разрушены, а сотни горожан погибли. 2 февраля 1995 года Талибан захватил провинцию Вардак в 35 милях южнее Кабула, впервые создав угрозу базам Хекматьяра вокруг столицы. Талибан продолжал двигаться со скоростью света, захватив 10 февраля Майданшахр после большого боя, стоившего двухсот жизней, и на следующий день — селение Мухаммедага. Теперь Хекматьяр был зажат между правительственными войсками на севере и талибами на юге. Боевой дух его частей стремительно падал.