. В любом случае, змеиные укусы редко бывают смертельными.
– Штука в том, что если бы он сразу попал в руки Мортимера, ты никогда бы не увидел гонорара от своих страховщиков. Я думаю, у тебя сейчас будет несколько часов, чтобы составить необходимые бумаги, может, сделать фотографии.
Николас тупо взглянул на меня. Упало молчание. Совершенно безучастно он повернулся и быстро вышел за дверь.
Я двинулся было следом, но Энджи поймала меня за ремень:
– Пусть идет, – сказала она.
Отто снял шапку и глубокомысленно покивал:
– Я дума, мож, Николай, он чувства слишком многие.
В полной растерянности я плюхнулся на кушетку. Расстроился ли он? Рассердился? Или растроган? Я чувствовал себя так, будто это меня укусила змея. Энджи села рядом со мной.
Отто двинулся к выходу с сигаретой в зубах, тихонько напевая строки Мясного Хлебца:
– И вырвьемся из зада, как гадский нетопырь…
Энджи обвила меня рукой:
– Что в сумке?
Я понял, что она уже знает ответ.
– А? О…
Я и забыл, что у меня в руках торба. Вдвоем мы туда заглянули, потом вытряхнули содержимое на пол.
Из сумки вывалились Пискун, Вой и Боягуз – швы на затылках распороты, часть набивки вывалилась, но ничего непоправимого. Придурочная троица радостно пялилась в дырчатый звукоизолирующий потолок.
Энджи стиснула мой локоть:
– Он вернулся в «Савой» и сумел их забрать, несмотря на всю полицию! – восхищенно сказала она.
Я почувствовал, что нёбо у меня занемело, глазам стало горячо, а зрение затуманилось.
– Черт побери! – Вот какова была единственная моя мысль – если то, что я делал в ту минуту, можно было назвать мышлением.
Двери приемного покоя распахнулись, и Николас промчался через него с одноразовым фотоаппаратом в руке и газетой в другой. Не взглянув на нас, он вломился в палату, откуда тотчас донеслись звуки спора с медсестрой.
Обнимая Энджи, я фыркнул и рассмеялся.
– Мой брат – криминальный тип.
