Такова любовь - [10]

— Думаю, в семнадцать мы все были такими.

— И даже ты?

Ван по-настоящему развеселился:

— Гвинет, дорогая, неужели ты можешь представить меня простодушным и доверчивым?

— С трудом, — признала она. — А в детстве?

— Даже в детстве я был самодостаточным маленьким зверьком. Наверное, это удел всех единственных, избалованных вниманием детей.

— Я тоже единственный ребенок, но я всегда ужасно зависела от мнения других людей и ждала их одобрения.

— И что же так изменило тебя?

У Гвинет перехватило дыхание при мысли о том, что изменило ее.

— Наверное… я просто выросла. — Голос ее прозвучал настолько странно и незнакомо, что она даже покосилась на Вана, чтобы понять, не заподозрил ли тот чего-нибудь.

— Это означает, что ты пережила нечто такое, о чем лучше не вспоминать?

— Ван! — выдохнула она. — Почему ты так считаешь?

— По тому, как ты это сказала. И потом, немного психологии, моя дорогая. Кроме того, я всегда это знал.

— Знал? Всегда?

— С самой первой нашей встречи.

— Это просто невероятно!

— Ну почему же? Помню, как впервые увидел тебя. Ты говорила с юным Кортни, или, лучше сказать, он говорил с тобой, пытался обольстить. Ты была вежлива, мило улыбалась в ответ, но его речи ничуть не тронули тебя. Все усилия бедолаги пошли прахом. Ты, наверное, думала: «Я уже слышала нечто подобное, но слова эти пусты». И тогда я понял, что если хочу завоевать тебя, то должен предложить нечто иное. Романтический бред не для таких, как ты. Тебе нужна надежность и защита.

— Хочешь сказать, что решил завоевать меня, как только увидел? Ну или взять за себя, назови, как хочешь.

— Я назвал бы это «взять за себя», в таких вещах я старомоден, — сдержанно улыбнулся Ван, и Гвинет подумала, как очаровательна его улыбка. — Поначалу я ужасно испугался. Подумал, что ты уже замужем, причем несчастливо, отсюда такое равнодушие к стараниям Кортни.

Повисло молчание, но Гвинет не могла оставить подобную фразу без комментария и заставила себя произнести:

— И что ты подумал, когда узнал, что я не замужем?

— Что ты должна выйти за меня.

— Да, но я не об этом. Я имела в виду, что ты подумал насчет моего поведения.

— Не говори ни «да», ни «нет», Гвен, дорогая. Но я считаю, что какой-то негодяй заставил тебя влюбиться в него в те дни, когда ты была — как ты там выразилась? — простодушной и доверчивой, а потом жестоко обманул и бросил тебя.

Так вот что он думает! Как невинно, даже тривиально, по сравнению с жестокой реальностью! Будто со стороны она услышала свой неестественный голос:

— Что-то вроде того. Но все кончено, очень давно.

— И теперь он ничего не значит для тебя?

— Значит?! Да что ты, Ван! Я и думать о нем забыла! — с жаром воскликнула Гвинет.

— Надеюсь, это больше не ранит тебя, дорогая, — с необычайной нежностью заметил Ван.

— Ничто не ранит меня, когда ты рядом, — пролепетала она.

Из груди Вана вырвался тяжелый вздох, он остановил машину и обнял жену.

— Не думай об этом, Гвен. Забудь. Обещай мне — ради себя и ради меня.

— Обещаю, обещаю, — от всего сердца ответила Гвинет, и это оказалось более трогательным, чем клятва, произнесенная у алтаря.

Десять дней в Швейцарии пролетели как счастливый сон. Гвинет печально смотрела, как истекают последние минуты их идеального медового месяца, но уже в самолете она испытала неведомое ранее волнение и душевный трепет. Она возвращалась домой! И не в тот особняк, где она провела все свое детство и где даже в ее собственной комнате безошибочно угадывалась безупречная рука матери. Она ехала в свою собственную квартиру, выходившую окнами в парк. Сколько сил приложила она к тому, чтобы подобрать и продумать каждую мелочь! Ван полностью положился на нее в деле обстановки и устройства их быта. И вот теперь дом их был прекрасен и дорог сердцу. И когда горничная открыла им дверь, хладнокровная Гвинет не смогла сдержать счастливой улыбки и подумала: «Это мой дом, сердце моей новой чудесной жизни».

Сразу по приезде Ван снова попал в сети бесконечных деловых встреч и принялся разбирать накопившиеся за время отъезда дела. Гвинет почти не виделась с ним и даже начала грустить и подумывать, что так будет всегда. Но вот в конце недели, в середине дня, когда она уже по привычке села за стол в полном одиночестве, неожиданно появился Ван.

— Ты так рано сегодня, — улыбнулась она мужу.

— Да. — Он подошел, положил руки на спинку кресла и стал наблюдать за тем, как жена разливает чай.

— Выпьешь чашечку?

— Конечно. Ты такая милая, Гвен. Как здорово вырваться из ада дел, прийти домой и найти здесь тебя, холодную и прекрасную, словно китаянка за чайной церемонией.

Гвинет засмеялась в ответ, наклонилась и потерлась головой о его руку:

— Я так рада, что ты поспел к чаю. Я даже сказала бы, это чудо какое-то.

— Знаю. Знаю, что совсем забросил тебя, любовь моя, но, поверь, в этом нет моей вины. Обещаю, что все наладится. Спасибо, что понимаешь меня, милая. — Ван наклонился и поцеловал ее в щеку. Все это было настолько необычно и мило, что Гвинет захотелось запеть от счастья.

— Кстати, как насчет субботы? Сможешь уделить мне время?

— Конечно, если я нужна тебе.

— Ты мне всегда нужна, — улыбнулся ей Ван.