Такое короткое лето - [15]

— Как вы здесь оказались? — спросил я, не сводя с нее зачарованных глаз.

Маша была в легком цветастом платье без рукавов и элегантных белых босоножках. Она вся сияла.

— А вы? — в свою очередь спросила она.

— Да вот хочу навестить друга, — неуверенно сказал я, чувствуя как учащенно начало стучать сердце. Маша сегодня казалась еще красивее, чем во время нашей первой встречи. — А у вас сегодня какое-то событие?

— Почему вы так думаете? — Она закинула за спину сумочку, которую держала в руке.

Я торопливо окинул ее взглядом, снова услышав как екнуло сердце.

— Вы такая нарядная…

— Это от погоды. Солнышко светит, липы цветут, — она кивнула в сторону Тверского бульвара, по обе стороны которого росли липы. — Вот так бы ходила по аллейке, дышала медовым воздухом и думала о чем-нибудь хорошем.

— Вы просто прелесть, — вырвалось у меня опять.

— Правда?

— Истинная правда. — Я улыбнулся.

Маша подняла голову к солнцу. Легкий ветерок обтягивал платье, рельефно выделяя небольшие упругие груди, гибкую фигуру, красивые стройные ноги. Ее лицо не казалось таким бледным, как в общежитии. У Маши сегодня была другая прическа. Она стянула волосы в пучок на затылке, открыв щеки и небольшие тонкие раковины ушей с маленькими серьгами в мочках. Эта прическа делала ее элегантнее. Сегодня у нее было лицо женщины из высшего света. Большие темно-серые глаза, обрамленные длинными ресницами, только подчеркивали это. Маша, прервав молчание, спросила:

— Так куда вы идете?

— А вы куда?

Теперь мне уже было все равно. Тем более, что к Гене я мог заглянуть позже. Мы с ним не назначали время встречи.

Она снова кивнула в сторону Тверского.

— Не будете возражать, если я прогуляюсь с вами? — спросил я.

Она пожала плечами:

— С хорошим человеком всегда приятно пройтись.

— Не говорите так, а то я растаю от комплиментов, — поторопился я прервать ее.

Мы нырнули в подземный переход, вышли к магазину «Армения», в котором всегда продавался хороший коньяк, и вскоре оказались на песчаной аллейке. Пройдя несколько шагов, Маша остановилась, опершись на мою руку. В правую босоножку ей попал небольшой камешек.

— Вы все равно так не удержитесь, — сказал я, обняв ее за талию и слегка прижав к себе.

От этого прикосновения гулко ударилось сердце и, словно сорвавшаяся со старта машина, начало набирать обороты. Маша расстегнула босоножку, вытряхнула камешек и снова надела ее на ногу. Я отпустил ее, она выпрямилась, коснувшись грудью моей груди, и я еле удержался, чтобы не обнять ее за плечо и не прижать к себе. Мне вдруг стало так хорошо и легко с этой девушкой, что я ощутил странную невесомость, словно обрел за спиной крылья.

— Вы чувствуете, как пахнут липы? — спросила она, чтобы замять наше общее смущение и показала на дерево.

Его веточки были усыпаны небольшими желтыми продолговатыми цветами, от которых исходил медовый запах. Эти цветы очень любят пчелы и поэтому существует особый сорт меда, который называют липовым. Я поднял руку, сорвал с нижней ветки несколько цветов, протянул Маше. Она поднесла их к лицу, понюхала и сказала:

— На моей родине липы не растут.

— А где вы родились? — спросил я.

— На Байкале. Недалеко от речки Баргузин. Вы были когда-нибудь там?

— Нет, — сказал я. — И у нас на Алтае лип тоже нет. Кроме декоративных.

— Ну вот мы и представились, — сказала Маша и отступила с газона.

— Почти земляки, — заметил я. — А давно вы в Москве?

— Три года. Устроилась совершенно случайно. Набор по лимиту уже отменили. А вы?

— Я в Москве только набегами. Когда возникают какие-нибудь дела.

— Сейчас тоже дела? — Она пристально посмотрела на меня большими серыми глазами.

— Сегодня закончил.

— Значит, завтра уезжаете? — Мне показалось, что в ее голосе прозвучало сожаление.

— Еще не решил, — помедлив, ответил я. — На пару дней наверняка задержусь.

Она опустила голову, еще раз поднесла цветок к лицу и выбросила его на газон. Не глядя на меня, сказала:

— Проводите меня до конца бульвара. Я сяду на метро на «Арбатской» и поеду домой. Мне уже пора.

У нее, как и в тот раз в общежитии, неожиданно испортилось настроение. А, может, мне это только показалось. Мне ни за что не хотелось отпускать ее и я стал искать причину, чтобы задержать Машу хотя бы на несколько мгновений.

— Как Виктор? — спросил я, вспомнив неожиданную драку в общежитии. — Как его рука?

Она подняла на меня глаза, словно удивилась, и сказала:

— С ним все в порядке. Утром они с Костей уехали в свой Буденовск.

— А чеченцы?

— Они их найдут, — уверенно сказала Маша. — Это еще те ребята. Были бы все такие, у нас в стране давно был бы порядок.

— Может быть, — согласился я. — Но проблему Чечни этим ребятам не решить. Достанут они Казбека, а дальше что?

— Вы знаете, Иван, я так устала от политики. Она везде — на работе, дома, телевизор вообще не включаю.

— А почему вы приехали в Москву? — Я понимал, что наш разговор походит на протокольный, но мне хотелось знать о Маше как можно больше.

— Это долгая история. — Она остановилась, ковырнула носком босоножки серый, в блестящих прожилках камешек. — В Забайкалье я просто не могла оставаться.

Мы прошли Никитские Ворота, церковь, где, по преданию, венчался с Натали Пушкин, вышли на Суворовский бульвар. За ним начинался Арбат с высотными зданиями, которые остряки в шутку называют зубами Москвы. Еще несколько минут, Маша сядет на метро и уедет от меня навсегда. Я посмотрел на нее и у меня невольно сжалось сердце, словно от него отрывали живой кусочек. Мы подходили к решетчатой ограде Дома журналистов. И тут меня осенило.