Такая долгая жизнь. Записки скульптора - [18]

Так что «Волга» казалась чудом техники и была вожделенной мечтой любого автолюбителя. Взволнованный предстоящей покупкой, с предварительно оплаченным чеком и извещением в кармане я пришел в автомагазин.

Во дворе стояло несколько подготовленных к продаже автомашин. Вокруг толпились любопытные, чья очередь еще не подошла.

В основном стояли «москвичи», и среди них было только две «Волги». Обе замечательного мышиного цвета. К сожалению, обе оказались с дефектами. У одной была глубокая круглая вмятина на правом переднем крыле, а у второй был отломан украшающий капот олень. Не хотелось покупать новую машину, пусть и мышиного цвета, но уже с серьезными дефектами.

После доверительного разговора с продавцом и небольшой взятки он предложил мне посмотреть еще одну машину. Она стояла в магазине, в большом длинном помещении с верхним светом. Вплотную к стене выстроилось несколько новых машин. Впереди стояли друг за другом два «москвича», а третьей стояла «Волга». Она была, к сожалению, бежевого цвета, но соблазнительно блестела лаковыми поверхностями и со сверкающим оленем на носу.

«Только не покупай бежевую», — стучало в голове.

Без всякого энтузиазма я подошел к машине. Художник Ломакин, который зачем-то без дела болтался в магазине, взялся помочь мне в определении качества двигателя.

Существует традиционная процедура, когда ничего не понимающий покупатель тупо смотрит под капот на работающий мотор, потом зачем-то стучит ногой по колесам и таким незатейливым образом определяет, стоит ли машина тех денег, которых за нее просят.

— Открой капот, — сказал Ломакин, — посмотри, что у нее внутри.

Я нехотя уселся бочком на место пассажира рядом с местом водителя, протянул левую руку и с трудом открыл капот.

— Заводи! — крикнул Ломакин.

Я повернул ключ, торчащий в замке зажигания, и вдруг машина, которая стояла на скорости, резко рванула вперед. За открытым перед моим носом капотом я ничего не видел, только услышал громкий стук, скрежет железа, почувствовал резкий толчок, и машина остановилась. Побледнев, я вылез из машины и увидел ужасающую картину.

«Волга» вмяла багажник стоящего перед ней «москвича», тот, в свою очередь, врезался в следующую машину, погнул свой бампер и бампер стоящего перед ним «москвича». Как умудрился Ломакин, стоявший между носом «Волги» и «москвичом», взвиться в воздух и нырнуть под капот, остается загадкой. Позже я нашел каблук его нового ботинка на амортизаторе «Волги».

Я стоял, растерянный, оглядывая масштабы бедствия, когда ко мне подскочил разъяренный продавец, который перед этим отлучился всего на одну минуту. Увидев то, что произошло, он в ярости грохнул кулаком по крайнему правому крылу «Волги», на котором сразу же образовалась глубокая круглая вмятина.

Я понял, что теперь эта машина уже определенно будет моей. Ремонт стоявших перед «Волгой» «москвичей» влетел мне в копеечку. Я тут же рассчитался с продавцом за ремонт и возместил ему также моральный ущерб, сел в «Волгу» и поехал домой. Лучше бы я купил, думал я, серую «Волгу» с такой же вмятиной, которая стояла во дворе.

Осмотреть мою машину собрались все художники, жившие в нашем доме. Живописцы говорили, что надо было покупать машину другого, желательно серого цвета, скульпторы больше обращали внимание на вмятину, но все единодушно восхищались серебристым оленем на капоте.

Ночью я плохо спал, вспоминая произошедшие со мной неприятности. Еле дождавшись утра, я пошел посмотреть свою новую машину. Оленя на носу не было. Кто-то ночью отломал его, добавив еще одну некрасивую вмятину.

Без оленя и со вмятиной эта машина служила мне верой и правдой много лет. На ней я ездил в Польшу и Чехословакию, на ней ездил на зарисовки с моим другом Виктором Цигалем в Таллин.

Лет через десять, когда она уже почти совсем развалилась, я продал ее дешево недоверчивым узбекам. Когда настал момент расплаты, один из них снял ботинок и достал из носка мятые теплые деньги и передал мне. Это было в Апраксином Дворе, где я когда-то покупал мою «Волгу» и где уже стояли новые, только что появившиеся, непривычной формы, сверкающие краской «жигули». К моему удивлению, они были окрашены в самые разнообразные цвета, и только серых, мышиного цвета, среди них не было.

К чему приводит хорошее воспитание

Сережа — маленького роста, с незапоминающимся лицом, в пиджачке непонятного цвета, крайне застенчивый, забитый жизнью человек. Зашел он ко мне в мастерскую не вовремя, зашел узнать, нет ли где-нибудь какой-нибудь работы. А у меня были гости — заглянули на огонек (окна мастерской выходят во двор нашего дома, и когда горит свет, значит, я в мастерской) художники Юра Татарников, Тимофей Шевченко и Василий Соколов. Все трое — живописцы, все трое жили в противоположном от меня корпусе.

Тимофей Шевченко — бывший партизан, смуглый красавец, он потерял глаз во время войны, но это его нисколько не портило. Василий Соколов — профессор института, прекрасный живописец. Он потерял глаз в детстве. Как-то в очереди за гонораром в узком коридоре художественного фонда они из-за чего-то повздорили, и дело кончилось дракой.