Так начиналась Мещура - [17]

— Не-е-ет! — заплакала дочь.

Стеша подошла к ней, прижалась и тоже заплакала.

Матвей узнал о случившемся только вечером, на рытье колодцев они работали довольно далеко. Он молча обнял Клаву. Она горько заплакала, уткнувшись в его грудь. Стеша обнимала их обоих.

— Матвей, переходи в батин шалаш, — предложила Клава, — мне тяжело будет смотреть на пустое жильё. И к нам со Стешей ближе.

— Конечно-конечно, сегодня же перейду, — согласился отец Стеши.

Анна Андреевна в посёлок пошла сама, но сильно хромала, под руку и за талию её поддерживал Владимир Степанович.

— Может, на руки тебя взять? — беспокоился он.

— Ладно, Володенька, поддержи и достаточно. Уж больно я тяжёлая.

Владимир Степанович довёл её до шалаша, помог улечься.

Похоронили Ивана Михайловича рядом с женой Марфой.

Весь вечер в посёлке стояла скорбная тишина. Даже дети притихли. Но жизнь продолжается. С утра всем на работу: кому в лес, кому на колодцы, кому на землянки, кому к ручью за водой и к кострам. Только у Клавы ком в горле и слёзы на глазах, совсем осиротела в пятнадцать лет. Хорошо хоть девочка рядом да её отец. Поддерживают. И совсем не подозревала девушка, что её очень жалеет незнакомый ей шестнадцатилетний паренёк Паша Лопырев, но не смеет открыто к ней подойти. Павел видел, как она плакала на груди Матвея, и ему очень хотелось быть на его месте, самому утешать девушку.

Павел с отцом работал на лесоповале, поэтому утром вместе со всеми вынужден был идти в лес. Он только поглядывал в сторону Клавиного шалаша.

Ушёл Матвей со своей бригадой. Девочки остались одни.

— Стешенька, пойдём сходим на могилки?

— Пойдём, — согласилась девочка.

По дороге они набрали брусничные веточки с ягодами. Принесли на холмики.

— Матушка, батенька, спите спокойно, Царствия вам Небесного, — шептала Клава и плакала, плакала. Стеша, обняв её, стояла рядом.

Они вернулись в посёлок. На душе немного полегчало. Дома принялись за обыденную работу, а вечером вместе дожидались Матвея, единственного мужчину на две когда-то отдельные семьи.

На девятую ночь после гибели Ивана Михайловича Клаве приснился сон: отец укорял дочь за то, что его не отпели и он не может быть вместе с женой своей. Девушка встала рано утром и побежала к Анне Семёновне, рассказала ей о своём сне.

— Хорошо, Клавочка, сходим, отпоём твоего отца. Только чуть позже. Так рано с утра не положено их тревожить.

Анна Андреевна в тот трагический день тоже послала дочку Веру за бабкой Дарьей. Та осмотрела её царапины, ощупала ногу, на которую жаловалась больная: перелома нет, только вывих. Дарья резко дёрнула ногу. От неожиданности и боли Анна заорала так, что в шалаш заглянули испуганные дети Вера и Коля:

— Мам, ты что?

Но боль сразу прошла, как и не бывало.

— Ну и лечение у тебя, тётка Дарья. Но всё равно спасибо. А царапины что — до свадьбы заживут, — встала Анна Андреевна.

Дарья кивнула ей и вышла из шалаша.

На другой день Анна вышла на работу, но для вида похрамывала. Решила схитрить, чтобы привлечь внимание Владимира Степановича. И действительно, вечером он опять вызвался её проводить, всё-таки натрудила больную ногу. Так же помог ей улечься в шалаше. Только собрался уходить — она обвила его шею руками и шепнула:

— Останься.

От неожиданности он замер, потом осторожно поцеловал её в губы и шепнул:

— Приду позже.

Всё больше землянок заселялось переселенцами. Теперь они объединялись семьями, забирали маленьких детей из первых землянок. Селились так же плотно. В шалашах оставались в основном одинокие и бездетные. Хозяйки переносили свои кухни из оврага в землянки. Только за водой приходилось ходить далеко.

Бригадиром вместо Ивана Михайловича поставили Никифора Маркина, а бригаду дополнили Семёном Ивановым, старшим из братьев, так что Меланья совсем перестала его видеть и заскучала. Она и так-то неразговорчивая, а тут и вовсе глаза на мокром месте: Наталья пошутит, чтобы отвлечь подругу, а та вдруг заплачет.

— Понимаю, всё понимаю, — вздыхала напарница, — ничего, что-нибудь придумаем, потерпи.

НОВЫЙ КОМЕНДАНТ

А у Филиппа Поганкина аж руки чесались, так хотелось сделать что-нибудь поганое. Сам не зная, зачем, он в шалаше, в полутьме, написал донос на коменданта: что не разбирает несчастные случаи и что дружит с врагами народа. Подписал: «доброжелатель».

Через две недели привезли груз. Поганкин отпросился с работы, сказав, что у него сильно болит живот, а когда все ушли на берег разгружать шаланду, он стороной-стороной побежал за будущий посёлок, вниз по течению, стал ждать возвращения пустой плоскодонки. Дождался — начал махать руками. Лодка причалила. Отдавая треугольник-анонимку конвойному, Филипп сказал:

— Это командиру, очень важно, — и скрылся.

Ещё недели через три снова прислали груз. И не только. Прибыл незнакомый мужчина, сошёл на берег.

— Кто здесь комендант?

— Я за него, что хотели?

— Меня прислали на замену. На вас поступил анонимный донос.

Никита Иванов шепнул подростку:

— Антошка, бери пацанов и собирай всех из лесу на берег, шустро.

— Ага, — мальчишки разбежались по бригадам собирать людей.

Сам Антон что есть мочи побежал к Матвею, к бригаде, которая рыла колодцы. Пока велись разговоры на берегу, пока разгружали груз, собрались все люди посёлка.