Так это было - [27]

А старуха, ошеломленная всем происшедшим, повалилась на спину с открытым ртом, задыхаясь. Я бросился было ей на помощь, но меня остановил мой начальник.

— Назад!!! — заорал он. — Ты что, приехал за продуктами или старух лечить?

Я повиновался. Как во сне, я помогал ему тащить убитую свинью к выходу. Одна подвода уже стояла у ворот. Мы уложили окровавленную тушу на сено, накрыв её рогожей.

За время войны мне дважды приходилось участвовать в атаках. Я видел сотни искореженных трупов после бомбардировки воинских эшелонов, ряды скошенных бойцов при лобовой атаке… И все-таки все случившееся здесь потрясло меня до глубины души.

«И это называется продовольственной операцией! — гневно думал я. — За этот грабеж Швояков выразит Матюшкину благодарность!..»

Как во сне я увидел подъехавшую другую повозку со связанной козой и кошелкой с курами. Коза непонимающе смотрела на меня своими грустными глазами…

Со двора напротив один партизан вынес мешок с картошкой. Другой, весь в мучной пыли, принес немного муки в жестяном ведре.

Матюшкин распоряжался у подвод, укладывал принесенные продукты. На меня он посматривал с нескрываемым презрением.

— С такими навоюешь! — бормотал он себе под нос.

Наконец, все собрались. Вернулись и дозорные. У одного из них из кармана торчало горлышко бутылки, наверное, с самогоном. Мы тронулись из села по направлению к лагерю. Всю дорогу я брел понуро, совершенно разбитый всем происшедшим. Перед глазами стояла все та же картина с повалившейся навзничь старухой. С расширенными от ужаса глазами, с раскрытым беззубым ртом она напоминала выброшенную на берег, задыхающуюся большую рыбу.

Нозик тоже шел молча. Видно, и ему такое занятие было не по нутру, хотя в отряде он был давно.

По прибытии в лагерь Матюшкин отправился докладывать начальству о результатах. По всей вероятности, обо мне он дал не совсем лестный отзыв. Швояков и комиссар, завидев меня, усмехались, что-то говоря между собой. Перед вечером, проходя мимо штабной землянки, я расслышал конец фразы комиссара, относящейся, несомненно, ко мне:

— Ничего, оботрется… Поликарпов тоже таким был!..

С этого дня прежнее очарование лесной жизнью начало меркнуть. А с горизонта наползали еще более зловещие тучи, поселяя в сердце какую-то неясную тревогу.

Часто вечером одна или две группы в два-три человека отправлялись неизвестно куда с каким-то заданием. Иногда они возвращались утром с новыми людьми. С ними долго занимались Швояков и комиссар. Оружия новым сразу не давали, да и лишних винтовок в отряде теперь не было. Новички помогали женщинам на кухне или стерегли лошадей.

Но чаще с задания возвращались без пополнения.

Однажды утром вернулись с такой таинственной операции два обитателя нашей землянки. Оба служили до войны в кадровых частях. В отряд они попали из деревни, где прожили всю зиму. Один, тот, что был одет в красноармейскую форму, по фамилии Соболев, получил легкое ранение в ногу при отступлении. Деревенская знахарка какими-то травами залечила ему рану, но нога у него время от времени побаливала.

Я притворился спящим и сквозь полузакрытые веки наблюдал за вошедшими.

Они уселись на топчане у входа. Соболев снял пилотку, вытер рукавом вспотевший лоб и расстегнул ворот гимнастерки. Ему, как видно, было не по себе.

— Ты пойми, Миша — не нравится мне эта работа! — выкрикнул он последние слова. — Я — артиллерист, а не палач!.. Ты понимаешь?.. Меня из пушки стрелять учили!..

— Так ведь — приказ, — пытался уговорить его Миша, служивший до войны в саперной части. — Ежели его не убрать — так он в полицию подался бы… Ты это пойми!..

— Ну и чёрт с ним! — взорвался Соболев. — Пусть идет хоть в гестапо, хоть к самому Гитлеру!..

Соболев с силой бросил пилотку наземь.

— И кой чёрт принес нас сюда?.. А? Ведь говорил нам дед Анисим… Советовал пробираться к фронту. На фронте — другое дело. А тут!.. Да ты что: каменный что ли?.. Как баба его кричала?.. Ты слышал?

— Да успокойся ты!.. Это спервака у тебя… На вот, выпей, — предложил Миша, протягивая своему другу немецкую фляжку.

Около землянки послышались шаги. Разговор умолк. Соболев, не разуваясь, лег на топчан. Его напарник продолжал сидеть в той же позе с открытой флягой в руке. Потом он быстро поднес её ко рту и сделал несколько глотков. Вытерев губы рукавом стеганки, он завинтил фляжку, поставил её на землю и тоже улегся рядом, подложив ладони под голову.

Я заворочался на нарах. Проделав все театральные упражнения проснувшегося человека, поднялся и направился к выходу. Миша быстро поднялся и перегородил мне дорогу.

— Ты вот что, — заговорил он. — Ежели слышал наш разговор — так того, значит: молчок!.. Никому ни слова. Понял? — закончил он уже с угрозой, отступая к топчану.

Я вышел на воздух. Наскоро позавтракав, взялся помогать новичкам строить новую землянку. Проработал с ними целый день.

Вечером спустился в землянку только, чтобы взять пальто убитого под Городком партизана, место которого я занимал на нарах. К тому же, в лохмотьях и соломе жили целые косяки вшей. Каждую ночь приходилось долго ворочаться, пока усталость не брала свое и я не засыпал.