Так это было - [17]

— Китайская рикша… В двадцатом веке появилась и у нас!

А брат мой дал повозке название «торжество социализма».

К зиме закончили строительство. Запаслись дровами, картошкой, сушеными ягодами. Хлеба достать было невозможно. Питались разными суррогатами и картошкой.

Весною в лесу, в глухом месте, куда не проникала ни одна живая душа, выбрали полянку, вскопали её и посеяли пшеницу. Участок вокруг дома засадили картофелем и разными овощами. Посадили даже арбузы и дыни.

К концу лета, когда пшеница начала поспевать, мы с братом в кустах устроили шалашик, откуда из рогаток стреляли по воронам и прочей птице, чтобы отпугнуть её от нашего поля. В этой борьбе за хлеб насущный человек рисковал больше, чем птица и грызуны. Донеси кто-нибудь местной, а тем более районной власти — нам бы несдобровать. Охраняя поле, мы были всегда начеку. Неподалеку от шалаша я устроил на дереве наблюдательный пункт, с которого просматривал время от времени лесную просеку.

Но все прошло благополучно. Возможно, башкиры, проходя здесь, и видели посеянную пшеницу, но они были менее опасны, чем русские. Урожай, наконец, был собран и обмолочен. Изголодавшись за лето, первые килограммы зерна мы здесь же в лесу варили и ели безо всякой приправы. Потом, раздобыв у одного прихожанина шестеренки от уборочной машины и обтесав должным образом камни, мы соорудили ручную мельницу. Мололи зерно ночью. Запасы хранили на чердаке или под полом. Во время обеда или ужина дверь запирали. Если кто-нибудь приходил в это время — тотчас прятался настоящий хлеб и на столе появлялась специально приготовленная горбушка с желудями или травой. Даже просфоры мать пекла из непросеянной муки. Хлебом делились только с самыми проверенными людьми.

Брат мой — страстный охотник — ловил петлями зайцев, стрелял куропаток, тетеревов, диких уток. Мы с отцом занимались рыбной ловлей. Излишки рыбы сушили в печке и вялили. Хотя в предыдущем приходе нас обобрали до нитки, жизнь понемногу налаживалась. На проданные братом заячьи и лисьи шкурки мы купили козу с козлятами. Это доброе животное, кроме молока, давало нам еще и пух, из которого мать вязала кружевные шали для городской аристократии.

Наши финансовые дела так пошли в гору, что мы купили даже корову.

Но это был апогей изобилия. На пороге уже стоял страшный тридцать седьмой год… Его девятый вал не миновал и нашу семью.

Однажды ночью «органы» забрали отца.

В соседнем совхозе, где после долгого перерыва я учился, за найденное в моих тетрадях стихотворение, в котором я не совсем лестно отзывался об «отце народов», меня исключили из школы. И вечером те же «органы» прибыли на квартиру, чтобы арестовать меня. Они прошляпили… Ночью нужно было приезжать. А в сумерках я заметил политотдельскую машину и убежал в лес. Трое суток жил в заброшенном шалаше, питался ягодами шиповника, сухой черемухой. На четвертые сутки пробрался ночью к одному человеку в другом русском хуторе, выпросил у него кое-что из одежды, немного денег и отправился в Сибирь к дальним родственникам.

Вскоре мать и брат, продав за бесценок домишко, переехали в город на новостройку. В большом людском скоплении «органы» потеряли наш след. Переждав некоторое время, я тоже вернулся домой. Правда, дома у нас снова не было. Мать с братом купили полуразвалившуюся землянку. Втроем мы её отремонтировали и, как после стихийного бедствия, вновь стали налаживать наше житье-бытье.

Отец промучился на каторге недолго.

…Где-то на севере, на одном из островов ГУЛага, за отказ от работы в праздник «начальник» ударил его кулаком в лицо. Потомок казаков, он не стерпел обиды и крикнул: «Вы — слуги сатанинской власти! Будьте вы прокляты!»

Его тут же отвели в сторону и застрелили. В назидание другим.

Я часто спрашиваю себя: что это? Сила духа или отчаянье? А если бы все поступали так, — смогла бы власть тьмы заставить трудиться своих рабов?

В тот год я поступил в пединститут. Пришлось много работать, чтобы быть на хорошем счету. Кроме учебы нужно было выполнять разные общественные нагрузки. В военкомате зачислили меня в рабочий батальон. Отсрочку дали по ходатайству директора до окончания высшего образования.

А тут началась война. Мобилизовали и меня, и бросили нашу часть на защиту столицы.

Подытоживая в трудный момент жизни пройденный путь, я с некоторой радостью сознавал, что прошел его, по возможности не сгибаясь… Приходилось, конечно, обманывать и власть, и немцев, как вот теперь. Так разве следовало послушно идти под топор?

Дело не в том, что в двадцать с лишним лет не хочется умирать понапрасну, бессмысленно. Умирать не хочется никогда. В этом стремлении всего живого к продолжению жизни кроется смысл, противоречащий материалистическому учению о мироздании.

Конечно, у каждого своя судьба. Но это не значит, что ей нужно слепо повиноваться!.. Учение Иисуса Христа следует брать полностью, а не выдергивать отдельные фрагменты… «Ищите и обрящете… Стучите и отворится вам…»

У Хемингуэя то же выражено иначе: «Человек не рожден для поражений…» Это верно сказано. Жизнь нужно отстаивать до конца!.. Не ползая, конечно, на коленях, не вымаливая пощады любой ценою, но защищая её с достоинством и упорством.