Так это было - [19]

* * *

За мною пришел как раз тот рыжий немец, в котором я видел свою смерть, Я уже приготовился к своей участи и, медленно поднявшись, направился к выходу.

— Мешок, — сказал он по-немецки, указывая на мои пожитки.

Я остановился и внимательно посмотрел на немца. В его глазах не было ни злобы, ни напущенной строгости. Я заметил у него на ремне продовольственную сумку, с которыми немецкие солдаты отправляются в ближние командировки. Я взял вещи и вышел из подвала. Неподалеку на рельсах стояла дрезина, около которой суетился другой немец. Мы втроем уселись на скамеечку. Затарахтел моторчик, дрезина тронулась.

Колея проходила вдоль улицы еще какого-то поселка. Потом показалось более высокое здание городского типа. Миновав груды развалин, дрезина остановилась на товарной станции брянского вокзала.

Второй солдат отправился куда-то по своим делам, а рыжий конвоир доставил меня в городскую комендатуру. Здесь мне пришлось ждать совсем недолго. Меня провели в большую комнату, где за огромных размеров бюро сидел пожилой майор с типичным лицом прусака. Как только я перешагнул порог, он встретил меня окриком: «Не врать!» Он долго изучал меня, время от времени посматривая в лежавшую перед ним бумагу, сличая, по-видимому, с приметами кого-то другого.

Усевшись, наконец, поудобнее, майор достал из коробки сигару, неторопясь надломил один конец и закурил, пустив огромный клуб дыма. Через стоявшего рядом переводчика он начал вяло задавать мне вопросы, на которые я уже отвечал накануне, Я повторял старую версию, добавив только, что шел в Брянск, чтобы поступить в формировавшуюся где-то здесь воинскую часть для охраны железной дороги.

Последнее сообщение произвело на майора хорошее впечатление. Лицо его просветлело. Положив дымящуюся сигару на край бронзовой пепельницы, он на листке бумаги написал несколько строчек, аккуратно сложил вчетверо листок и передал его конвоиру. Мне майор протянул пачку сигарет и, пробормотав по-немецки какое-то напутствие, отпустил нас.

Снова с рыжим немцем мы шли по улицам города, все удаляясь от центра. У меня замерло сердце, когда за одним из поворотов я увидел знакомую изгородь лагеря… Я уже представлял себе, как на меня набросятся полицаи, как меня уличат во лжи и избитого посадят в подвал, где нет света и где беглецов почти не кормят.

Но видно усердно кто-то за меня молился. Ничего страшного и на этот раз не произошло. Полицай, стоявший у ворот, оказался незнакомым. Да и мой приход с конвоиром ничего чрезвычайного собой не представлял. Немцы иногда набирали команду из пленных-специалистов и увозили или уводили её на несколько дней. По окончании работы их снова доставляли в лагерь.

Записка майора, адресованная коменданту лагеря, тоже оказала хорошее действие. Мне без промедления выдали пайку и порцию баланды погуще, чем обыкновенно. После той еды, что я получал у немцев, баланда мне показалась еще более противной. Весь остаток дня я слонялся по лагерю, не встретив ни одного знакомого. Все куда-то исчезли или ушли на работу.

В зоне цивильных народу прибавилось. Шел слух, что скоро будет отправка в Германию. Как и в прошлый раз, среди согнанных сюда крестьян не замечалось явного уныния или недовольства. Люди из разных деревень обменивались новостями, говорили о жизни при колхозах, о войне, о знакомых, эвакуировавшихся на восток. Говорили еще о семейных делах. Привыкшие беспрекословно повиноваться прежней власти, они и угон в Германию принимали безропотно, даже с некоторым интересом. «Посмотрим, какая она там — Европа», «увидим, как живут немцы», — слышал я часто.

Из хозяйственного расчета — чтобы рабы не особенно отощали до прибытия на работу, — немцы кормили их лучше, чем пленных.

Я теперь проводил целые дни среди крестьян. Выменял на сигареты у одного пару новых лаптей. В свою зону приходил только на ночлег да получать пайку и баланду.

Наконец наступил день отправки. Еще накануне на железнодорожный путь подали пустой состав. Уже один вид вагонов не дал мне уснуть всю ночь. Я думал так: «Если мне не удалось убежать, почему бы мне не поехать в Германию? Вид у меня теперь вполне мужицкий. Буду работать где-нибудь на ферме, кормить будут… Посмотрю Германию. А здесь — что? Снова бежать?.. Куда? Малярия как будто заглохла, но надолго ли?.. А если снова начнется?.. В сумке у меня осталось две таблетки. Если заболею здесь — крышка!..»

Утром, как только управился с хлебом и целебным напитком, отправился в зону цивильных. Процедуру отправки я уже хорошо изучил. Незадолго до посадки в вагоны крестьянам по спискам выдают продукты на дорогу. Посадка производится по счету.

Так получилось и на этот раз.

Когда я пришел, раздача продуктов уже подходила к концу. Получившие отходили в сторону, садились тут же на траве, завертывая в тряпки или бумагу хлеб, селедки, сахар. Провизию укладывали в чемоданы или мешки. Затем люди шли к строившейся вдоль эшелона колонне.

Надев подобранный в бараке старый картуз, я тоже замешался в толпу отъезжающих.

Ждать пришлось недолго. В воротах показался все тот же фельдфебель с переводчиком и десятком солдат и полицаев. Переводчик приказал построиться всем по четыре. Посадка началась с последнего вагона. У раскрытой двери ефрейтор с ленточкой за ранение методично, легко подталкивая близстоящего, отсчитал десять четверок. Колонна двинулась дальше. Так, с остановками у каждого вагона, колонна продвигалась вдоль состава. Вскоре подошла и моя очередь. Я оказался во второй четверке. Быстро поднявшись по ступенькам, я сразу же забрался в угол потемнее. Нар не было. Садились прямо на пол.