Так это было - [92]

Конечно, они понимают, что сейчас нельзя уже применить старые, дискредитированные формы борьбы за реставрацию фашизма. Они понимают, что газовые камеры вышли из моды.

Силам реваншизма противостоят прогрессивные силы ФРГ. Важное значение для разрядки напряженности в Европе имеют договоры, заключенные между СССР и ФРГ, между Польской Народной Республикой и ФРГ. Крупным шагом на пути обеспечения мира и безопасности служит четырехстороннее соглашение по Западному Берлину.

…Я иду по бывшей улице Вильгельмштрассе мимо разрушенных домов, в которых когда-то размещались видные фашистские ведомства. На этой улице много пустырей. Здесь когда-то был «правительственный квартал», попавший под огонь армии Берзарина.

Вспоминаются генералы Рослый, Негода, полковник Антонов, подполковник Гумеров, Анна Никулина, комбат Шаповалов…

Молча стою у Бранденбургских ворот. Обнажив голову, я вспоминаю тех, кто не вернулся в победном сорок пятом.

Низкий поклон их матерям и отцам, воспитавшим таких сыновей, низкий поклон женам, братьям, сестрам, пережившим смерть героев.

…И еще два года

На сей раз журналисты летели в Мюнхен на Олимпийские игры.

Самолет, задержавшийся в Москве из-за нелетной погоды, прибыл в Мюнхен в часы, когда ночь укутала его от наших взоров. Из аэропорта мы ехали в южную часть города — Обервизенфельде — район, разбитый в войну американской и английской авиацией, а ныне вставший из пепла молодым Мюнхеном — сыном старого, не отвечающего за деяния отца.

Обервизенфельде разровняли, застроили, озеленили и дали ему название Олимпийского центра. Это вновь построенный, современный район с большими комплексами многоэтажных белых особняков и высотных домов, со своими торговыми центрами, телевизионной башней, спортивными залами, бассейнами, парками, озерами и великолепным стадионом.

Обервизенфельде стал пристанищем многоязычного племени спортсменов всех стран пяти континентов, символически переплетенных в пяти разноцветных кольцах.

Рождение нового города было продиктовано не только спортивной надобностью, но и желанием показать, что новый Мюнхен сбрасывает с себя одежды того, старого.

Десять тысяч олимпийцев, не знавших огненных дней войны, вышли на стадион как хозяева праздника — посланцы мира с идеями мира.

Я смотрю на нескончаемые колонны спортсменов, идущих ровными шеренгами, шаг в шаг, без напряжения военных парадов, свободно и тем не менее до поразительности стройно. Видны их поднятые головы, широкие плечи, гибкие станы — молодость мира без деления на расы, племена, нации.

Колонны идут и идут. Все любуются ими, радуются вместе с ними, но меня не оставляет мысль об их отцах и дедах, сражавшихся на полях брани. Живых и мертвых, отвоевавших им право шагать сегодня и завтра, бегать по красной рекортановой дорожке, играть на зеленых площадках, плавать, грести, состязаться в ловкости, силе, красоте движений.

Олимпийцы помнили об отцах и дедах. В этом можно было убедиться, посетив бывший лагерь смерти Дахау, расположенный поблизости от Мюнхена.

…Мюнхен — столица Баварии. На этот тихий город — культурный центр Германии, город музеев, галерей, книгохранилищ, театрально-музыкальное сердце страны — пятьдесят с лишним лет назад пала тень фашистской свастики.

Здесь, в пивной «Бюргер Бройкеллер», еще в 1923 году Адольф Гитлер лелеял безумные планы покорения мира нордической расой и уничтожения целых государств и народов. Здесь его штурмовики с оружием в руках вышли на центральную площадь и затеяли кровавую потасовку, а затем в этой же пивной фашисты ежегодно, в определенный день, праздновали свою победу.

Именно этот город Гитлер избрал для того, чтобы подписать с перепуганным насмерть Чемберленом и Даладье мюнхенское соглашение, погубившее сначала Чехословакию как государство, а затем развязавшее руки главарям фашистского рейха.

С тех пор в нашем сознании Мюнхен был как бы синонимом всего агрессивного, вероломного, местом, где собирались и собираются до сих пор темные силы реакции, где уютно чувствуют себя партии, размахивающие кулаками, мечтающие о холодной, а может быть, и горячей войне, о восстановлении границ так называемой великой Германии.

…Мы приехали туда незадолго до начала митинга, организованного комитетом бывших узников Дахау.

Первое, что бросилось в глаза, когда мы вошли во двор, — это большая скульптурная композиция из черного металла, изображавшая измученных, но непокоренных узников фашизма. На ее пьедестале на немецком, русском, французском и английском языках было начертано: «Никогда больше!»

Невольно мы задержались у этого прекрасно исполненного, впечатляющего произведения скульптуры. Сила его заключалась в обобщенности человеческого страдания. Скульптура могла стоять в любом из фашистских лагерей смерти, покрывавших Европу, как их символ и эмблема.

Нет надобности описывать здание музея, жилые бараки, штрафные блоки, лагерную тюрьму, вышки, с которых эсэсовцы стреляли без оклика. Но стоит сказать, что Дахау — лагерь-первенец. Его открыли в 1938 году, и рассчитан он был на пять тысяч политических противников нацистского режима и так называемых нежелательных элементов. Вскоре, однако, его пришлось значительно расширить.