Так это было - [4]

За их спиной было три оборонительных обвода, восемь секторов обороны столицы, радиально расходящихся от центра. А девятый — сердце Берлина. Его защиту поручили Геббельсу.

Проехав вдоль фронта, я видел одну и ту же картину всеобщего радостного возбуждения, словно бы этот двухчасовой артиллерийский удар был салютом — предвестником начавшегося последнего решительного боя.

Бой шел за Одером. Ломая жестокое сопротивление, вклиниваясь, вгрызаясь в каждую пядь земли, в холмистые и горные подступы к городу Зеелову, наша армия продвигалась к Берлину. Командиры подобрели и рассказывали о новых успехах. А генерал В. Колпакчи встретил нас все так же сухо и на все вопросы отвечал: «Рано об этом толковать, товарищи, рано», — и все поглядывал на часы. Мы поняли, что ему не до нас, и ушли из его НП.

Следующий день мы провели уже на левом берегу Одера и убедились, что сдержанность генерала была оправдана. Бои шли жестокие, а продвижение измерялось сотнями метров. Гитлеровцы огрызались.

Это был второй мой переход на левый берег Одера. Недели за три до того я решил пробраться на плацдарм, завоеванный армией В. Чуйкова, южнее Кюстрина. После долгих разговоров в политотделе мне дали опытного лодочника Сидоренко, и мы забрались с ним на высокую дамбу, тянувшуюся вдоль реки и отделявшую пойму от луга, а затем спустились к берегу, к лодке. Она была привязана к железному столбу и поплясывала на волнах. Мы уселись, и Сидоренко искусно повел лодку, борясь со стремниной. Берег уходил быстро. Лодку относило по течению в сторону Кюстрина, где шли жестокие бои. Но на лице Сидоренко не было заметно тревоги, и это успокаивало: он ведь не первый раз плыл, да и знал свое дело.

На левом берегу было много траншей, ведущих от дамбы к передовой позиции плацдарма.

Наблюдательный пункт командира дивизии находился в землянке, вырытой в дамбе. По взгляду генерала можно было понять, что мое появление было для него неожиданностью. Все же он движением руки предложил сесть на табуретку, стоящую неподалеку от него. На столе была разложена большая карта.

Генералу докладывали:

— Двадцатый квартал очищен, а в соседнем осталось два дома.

— А как пятый, седьмой?

— Идут бои…

Генерал взял красный карандаш и аккуратно заштриховал двадцатый квартал.

Он рассказал, что Кюстрин, подготовленный к длительной обороне, превратился в крепость, названную немцами «Ворота Берлина». От нее идут рельсы на Берлин, Франкфурт-на-Одере, Штеттин и множество асфальтовых широких автомагистралей. Город-крепость стоит на кратчайшем пути к Берлину. Гитлеровское командование приложило максимум усилий, чтобы сделать его неприступным. Здесь сражалось несколько вражеских дивизий. Командовал всей кюстринской группировкой войск генерал Рейнефарт.

— Вот и бьемся не на жизнь, а на смерть, — закончил генерал.

Перед тем как мне возвратиться на правый берег, генерал предложил взойти на лесистую высотку, откуда в бинокль виднелись бледные лучи прожекторов и зарево. Горел Берлин.

…Теперь на левом берегу Одера земля была изъедена снарядами, торчали сожженные танки, перевернутые пушки, валялись трупы. Немцы дрались за каждый метр земли. Особенно жестокие сражения шли в полосе гвардейской армии генерала В. Чуйкова, действовавшей севернее Франкфурта. Немцы здесь основательно укрепились на Зееловских высотах.

Маршал Г. Жуков, вспоминая эти часы, пишет в своей книге, что он приказал ввести в сражение танковые армии генералов М. Катукова и С. Богданова.

Войска продвигались медленно. Стало ясно, что оборона гитлеровцев во многих местах уцелела. Все же к середине дня дивизии по всему фронту армии продвинулись на 6 километров.

Маршал Жуков доложил об этом Ставке.

Сталин, выслушав, после паузы сказал:

— У Конева оборона противника оказалась слабой. Он без труда форсировал реку Нейсе и продвигается вперед… Поддержите удар своих танковых армий бомбардировочной авиацией. Вечером позвоните, как у вас сложатся дела…

Вечером Жуков вновь позвонил Сталину. На сей раз речь шла о трудностях боев на подступах к высотам.

Сталин был явно недоволен. В его голосе чувствовалось раздражение, он даже упрекнул за то, что танковую армию генерала Катукова ввели в полосе 8-й гвардейской… Ведь Ставка предлагала другой план.

Маршал Жуков обещал к исходу следующего дня — 17 апреля — прорвать оборону на Зееловских высотах.

Сталин ответил:

— Мы думаем приказать Коневу направить танковые армии Рыбалко и Лелюшенко на Берлин с юга.

Жуков согласился.[1]

…19 апреля рано утром мы с Борисом Горбатовым решили переехать в расположение других армий, где, по нашим сведениям, бои шли «веселей». Куда? К Чуйкову? Но там наши соратники Иван Золин и Всеволод Вишневский. К Берзарину? Там правдист Яша Макаренко.

Мы целый день ехали на своей «эмке» вдоль фронта. В памяти остался разговор командира полка Гумерова с Горбатовым о жарких боях, которые вели его батальоны.

— Гумеров опытный, знающий офицер, — сказал Горбатов. — Он очень уверенно планирует каждый бой. Он из дивизии Антонова корпуса Рослого. Помнишь, встречали Рослого под Краснодаром? Это он. Вот куда махнул!.. А еще Гумеров рассказал, что они идут теми же дорогами, по которым когда-то русская армия двигалась в годы семилетней войны.