Так было. Бертильон 166 - [112]

Впереди, на углу, у лотка с едой стояли три человека в военной форме. Набив рот, они чему-то смеялись. Чуть дальше, у тротуара, стоял полицейский джип.

Кровь остановилась у Кико в жилах, в глазах потемнело. Но он машинально подумал: «Наверное, не заплатили за бутерброды». А если они потащат его к себе в казарму? Надо пройти тихо-тихо и не смотреть на них. «Слава богу, ничего не сказали, а может, и не заметили меня. А если б увидели… Вдруг догадались бы по моему лицу… Но нет, я же принял нужное выражение…»

Портной уже шел по улице Агилера. Ни одного автобуса, ни одной машины, кроме полицейской. Зачем лотошник вышел со своей тележкой? Ведь покупателей нет. Сила привычки или желание заработать хотя бы грош?

В кафе на углу сидел мужчина и пил пиво. Из стакана, перехлестнув через край, текла белая пена. «Наверное, холодное… Я бы тоже выпил… Нет, надо идти домой. Эмилия, наверное, с ума сходит. Если бы попался автобус…» Он оглянулся — улица пустынна. Ни одной машины. Только та, полицейская, около тротуара. Как болит голова! Но ведь должен же попасться хоть один автобус! Сейчас не больше десяти часов, а они ходят до двенадцати. Надо идти быстрее. Голова болит не от страха, просто оттого, что ничего не ел.

Но потом он забыл о головной боли. Начал тихонько посвистывать. И в этот момент взорвалась бомба. Совсем близко! Рядом! Фонари заморгали по всей улице. А дома закрыты! Все подъезды закрыты! Свет погас. Зажегся! Погас.

У него вырвался слабый крик. За спиной раздалось несколько выстрелов, адским зверем взревел мотор.

Одним прыжком Кино очутился между домами и, дрожа, прижался к стене. Мимо пулей промчалась полицейская машина, распоров мрак лучами фар. Портной затаил дыхание.

В напряженной тишине раздался отдаленный звон колоколов пожарной машины. Дикой собакой взвыла сирена. «Пожар! Мой дом! Господи, сделай так, чтобы это не был мой дом!» Кико всхлипнул.

Он выглянул на улицу. Посмотрел вверх. Темно. Зарева не видно. Звон колоколов затих вдали. Умолкла сирена.

Где-то горит. Но это не его дом. Поглядывая на небо, портной быстро шел в темноте. Невдалеке раздался выстрел, он снова бросился к домам, прижался к стене. Но тут его ослепил яркий луч света, послышался визг тормозов. Полицейская машина! Закрыв глаза, он ждал, не шевелясь.

— Куда идешь, приятель?

Голос был хриплым. Открыв глаза, Кико взглянул на машину. Красная, блестящая. Внутри горит свет. За рулем сидит смуглый молодой парень в шляпе. Тонкие усики, яркая цветная рубашка. Парень смотрел на него искоса, прищурив веки, будто дремал.

— Куда идете? — хрипло переспросил он.

— Домой.

— Прекрасно. Садитесь!

— Что?

Этот тип, кажется, добрый малый. Но портного одолевало одно сомнение:

— Сколько вы с меня возьмете?

В карманах было всего восемьдесять пять сентаво. А до дома еще кварталов шесть-семь.

Парень за рулем внимательно взглянул на него.

— Я ничего не возьму, — сказал он. — Ничего. Довезу бесплатно. Садитесь.

Наклонившись, он открыл дверцу. Портной сел. Незнакомец включил скорость, и машина рванулась вперед, светом фар разрезая ночную темь.

Карлосу было очень холодно. Еще не очнувшись, услышал скрип своих зубов. С трудом приходя в себя, почувствовал, что висит в воздухе, пальцами ног едва касаясь пола. Ныли запястья.

Он с трудом понимал, что происходит, но уже точно знал, что это не кошмарный сон. Почему он здесь, в такой нелепой и болезненной позе? Губы распухли, одеревенели, во рту соленый привкус.

Наконец он пришел в себя. Он в казарме. Наверное, в карцере. Наручники, сковывающие руки, надеты на железный крюк, вбитый в стену. Он висит на этом крюке лицом к стене. Рядом стоит солдат. Зеленоглазый и рыжий, с пустым ведром в руке. Солдат смеется.

Значит, от удара капитана он потерял сознание. Теперь его будут пытать. Карлос вздрогнул.

Вот она, минута, который он особенно боялся Рыжий солдат, наверное, палач. Но есть и другие. Он слышит их голоса, смех, но не может повернуть голову. Искоса взглянул на рыжего солдата. Внимательно прислушался к себе. И обрадовался: не боюсь! Он был спокоен. Только было очень стыдно из-за того, что висит голым. Но палачи ничего о его стыде не знают. Он должен быть дерзким, очень дерзким и дерзостью заработать себе пулю. По приглушенным голосам и шагам Карлос понял, что, кроме рыжего, тут еще двое. Но вот раздалось резкое хлопанье бича. Покосившись в другую сторону, он увидел капрала с наивным, детским лицом. Тот держал в руке бич из бычьих жил.

— Сейчас ты нам скажешь, кто дал тебе бомбу, — угрожающе заверил капрал. Его глаза, сузившись, превратились в две горящие ненавистью щелки. — Кто, говори!

Карлос постарался, чтобы ответ прозвучал твердо и громко:

— Твоя поганая мать!

— Ах ты сопляк, педераст!

Бич прилип к спине. Как язык пламени. Свист бича был похож на стон женщины. Карлос глухо замычал. Мускулы его тела напряглись.

— Кто?

— Твоя поганая мать.

Еще удар, еще… Страшная, обжигающая боль…

Он не кричал, но иногда боль вырывала из его груди хрип разъяренного быка. Мозг оставался ясным, подстерегая каждый новый удар. Он был уверен, что не скажет ни слова. Эти негодяи не сломят его. Он уже на грани обморока, но ничего не скажет.