Так поступает, по крайней мере, Скифка, или Августа Христиановна Брунс, немецкая дама.
Лет пятнадцать тому назад приехала она из далекой своей Саксонии в богатую Россию, приехала уже девицей в летах, отчаявшейся выйти замуж, приехала единственно ради заработка и в надежде добиться спокойного угла под старость. Детей она никогда не любила, но зато, как "Отче наш", твердо запомнила те несложные требования, которые предъявлял институт к своим классным дамам-педагогичкам: следить за девочками денно и нощно, всячески подавлять в них проявление воли, сделать из них благовоспитанных барышень, покорных и безответных, как стадо овец, а для этого муштровать, муштровать и муштровать их с утра до ночи и с ночи до утра.
— Балкашина! — неожиданно вскрикивает Скифка и стучит по кафедре ключом от своей комнаты, с которым она не расстается, пока дежурит в классе. — Балкашина, ты, кажется, читаешь вместо приготовления уроков? Что ты читаешь? Подойди сюда!
С ближайшей скамейки поднимается девушка лет семнадцати, миниатюрная, худенькая. Подруги называют ее Валерьянкой, отчасти потому, что настоящее ее имя Валерия, отчасти потому, что у Вали есть несчастная слабость беспрестанно лечить себя и других.
Балкашина воистину помешана на лечении. Она уничтожает неимоверное количество валерьяновых, ландышевых и флердоранжевых капель, нюхает соли и спирт, которые носит всегда при себе в граненых флакончиках, глотает магнезию для урегулирования желудка и жует отвратительные леденцы «гумми» от кашля. Она постоянно кутается, боится холода, сквозняков и мнительна до последней степени.
Сейчас, при оклике Скифки, сконфуженная Валерьянка поднимается со своего места; ее бледное лицо заливается румянцем.
— Что ты читаешь?
— Книгу, фрейлейн.
— Это не ответ, — бубнит с кафедры Скифка.
Ах, Валерьянка и сама понимает, что это далеко не ответ. Но слово сорвалось нечаянно, против воли. Она молчит.
Лицо Скифки багровеет.
— Баян! — кричит она, снова стуча ключом о доску кафедры и вонзая взор в хорошенькую девчурку лет шестнадцати, которой по наружности можно дать всего лишь тринадцать лет. — Баян, посмотри, какую книгу читала твоя соседка, и скажи мне сейчас.
Ника Баян — отъявленная шалунья и общая любимица не только всего класса, но и целого института; ее поклонницам нет счета и числа. Помимо обворожительного личика, помимо заразительного смеха, Ника обладает способностью поднять своей веселостью мертвых из гроба, рассмешить самых уравновешенных своими шутками. Учится она неровно: то из рук вон плохо, то сбивает с места лучших учениц. Есть у нее еще удивительная способность, восхищающая весь институт. Прозвища у Ники нет; весь институт поголовно зовет ее по имени. Зато классные дамы, которым немало насолила за семь лет Ника, сами прозвали девочку Буянкой, переиначив ее поэтичную фамилию.
Вот она встает, как будто полная готовности услужить Скифке. Встает с яркой улыбкой и смотрит на лежащую перед ее соседкой книгу. И тотчас веселая улыбка сменяется плутоватой.
— О! — громко шепчет Ника, — о! я не могу сказать, что это за книга, фрейлейн Брунс. Это… это неприличная книга, совсем неприличная.
Класс фыркает. Институтки в восторге, предвидя новую затею Ники.
— Что?
Жгучее любопытство отражается на лице Скифки. Ее голос дрожит от нетерпения, когда она выговаривает вслед за тем:
— Как так? Неприличная? Но как же она смеет…
Теперь ее взгляд буквально простреливает насквозь бедную Валерьянку, режет ее без ножа, глаза прыгают, ключ барабанит по кафедре.
— Почему неприличная? — взывает Скифка, повышая голос.
— Но там… там изображен раздетый человек. И даже без мяса, — дрожа от смеха, лепечет Баян.
— Без мяса? О, это уж слишком.
Скифка бурей срывается со своего места и несется к злополучной парте.
На парте перед Валерьянкой лежит книга: на раскрытой странице изображен человек, вернее скелет. Действительно, "человек без мяса", как говорила Ника, но книга не неприличная, а медицинская — краткий курс анатомии, только и всего.
Скифка смущается на мгновение. Потом стучит уже по адресу Вали о парту неумолимым ключом.
— Как ты смеешь читать такие книги! — сердито замечает Балкашиной Скифка.
Балкашина делает гримасу и подносит бескровные руки к вискам.
— У меня болел бок, — говорит она.
— Но ты держишься за голову.
— Теперь заболела голова.
— Это не относится к неприличной книге.
Валя опускает руку в карман, вынимает оттуда пузырек с английской солью и нюхает его с видом мученицы.
— У меня болел бок, — подтверждает она упрямо, — и я хотела справиться в анатомическом атласе, которое ребро у меня болит. Я взяла с этой целью медицинскую книгу; в ней нет ничего неприличного. Мы по ней проходили строение человеческого тела, анатомию. Ах, Боже мой, вы напрасно только меня расстроили. Я должна опять принимать капли. Мои нервы расстроены, я больше не могу.
Глаза Валерьянки наполняются слезами, и с видом оскорбленной невинности она ныряет головой под крышку пюпитра. Там скрипит пробка в пузырьке, булькает вода, имеющаяся всегда наготове в классном ящике Вали. Она отсчитывает с сосредоточенным видом капли в рюмку, и через минуту противный запах валерьяновых капель разносится по всему классу.