Таинственный язык мёда - [6]

(Arbutus unedo)

Горький и выдержанный.

Этот мед придает силу, необходимую для принятия трудных решений. В чем-то похож на дикий миндальный мед и мед благородного дерева. Но в основе своей он сладкий, с нотками обжаренных кофейных зерен и какао.

Орехового цвета, тончайшей кристаллизации.

Анжелике было шесть лет.

Женщина с тонкими губами, в длинной небесно-голубой юбке, усеянной белыми ракушками и красными бабочками, отправилась на ее поиски. И, когда нашла, сообщила ей об этом! Грубым голосом, с выставленным вперед пальцем, словно быть шестилетней девочкой – это нечто ужасное.

– Меня зовут синьорина Пинтус, Клелия Пинтус, я директор школы.

– Школы?

– Да, именно так. Школы.

Женщина сделала несколько шагов вперед и поджала губы.

– Где твоя мама?

Анжелика смотрела на нее широко распахнутыми глазами. Она и знать не знала ничего о школе. Встревоженная, она углубилась в свои воспоминания, в то, что ей говорила мама, в каждое мельчайшее наставление. «Не выходи из дома. Не клянчи ничего у Маргариты. Заправь постель, после еды помой тарелку. Причесывайся дважды в день. Тщательно умывайся и чисти зубы, зубные врачи стоят целое состояние, а я и так ишачу, не разгибая спины. Подмети пол и выбрось мусор. Полей базилик, помидоры и розмарин. Когда включаешь плиту, будь осторожна, горячо! И ни с кем не разговаривай!»

Она всегда следовала указанием, кроме одного – не ходить к Яе, это было исключением. Исключение – магическое слово. Оно означает, что чем-то можно поступиться. И ей очень нравилось это исключение.

Директриса снова заговорила, так что Анжелике пришлось концентрироваться на ее словах, а затем вновь на увещеваниях матери.

Нет. Она ничего ей не говорила ни о какой школе.

Эта женщина с нарисованными губами и светлыми глазами продолжала пристально вглядываться в Анжелику, так что у девочки свело живот. Анжелика смотрела на стоящий перед ней кофе с молоком, на хлеб, который она до этого поджарила над камином, и на мед, который ей подарила Яя. И поняла, что больше не голодна.

– Итак? Ты мне будешь отвечать или нет? Да ты просто невоспитанная девочка! – воскликнула синьорина Пинтус, подперев бока толстыми ручищами, и угрожающе взглянула на Анжелику.

В тот момент у Анжелики побежали мурашки по коже, и ей стало ужасно страшно. Страх был холодным, темным, как безлунная и беззвездная ночь, когда рядом не было мамы и она пряталась под кроватью.

Вдруг она вспомнила странное слово, которое постоянно повторяла мама: последствие. Последствие означало, что сначала что-то сделано, а по причине того, что это сделано, происходит что-то другое. Почти всегда что-то плохое.

Ей не следовало уходить из дома, чтобы попить молока. Если бы она осталась дома, как велела Мария, эта синьора не обнаружила бы ее.

– Мамы нет, – пробормотала она, и на нее нахлынуло отчаяние.

Нужно было что-то сделать, выгнать эту женщину, которая смотрела на нее, как мама смотрела на быстро бегающих по потолку гекконов.

– Мама скоро вернется. Она в магазине, – добавила Анжелика, стараясь быть убедительной.

Но казалось, что эта женщина знала, что это неправда. Неправда – это нечто выдуманное. Она нужна, чтобы приставалы держались от тебя подальше. Этому ее тоже научила мать. Приставалы и сплетники – отвратительные люди. Они могли вызвать немало неприятностей и запереть в таком специальном месте, куда свозили детей, у которых не было пап, а мамы, как у нее, вынуждены работать.

И она закрыла рот.

«Не разговаривай с незнакомцами, иначе они заберут тебя». Мамино наставление отчетливо звучало в ее ушах – как и в тот день, когда Мария Флоринас предупредила дочь о том, какая судьба ждет ее, если соответствующие учреждения прознают о ее положении.

Анжелика не знала, что это за такие учреждения. Нет, Мария ей все-все объяснила, и даже самые глубинные смыслы слов, но «учреждения» – это было чем-то слишком сложным, состоящим сразу из многих понятий, и девочка ничего не разобрала. Она знала только, что в лучшем случае окажется в пансионе, в худшем – в детском доме.

Пансион, детский дом – это были ужасные слова. Мария говорила, что они напоминали заполненную грязью нору: стоит туда попасть, вырваться уже невозможно. Даже если и удастся сбежать, та грязь налипнет на тебя навеки. Ничего в мире Анжелика не боялась больше. Ни ветра, что дул с моря, ни молнии, что раздирала ночь в клочья.

– Мама скоро вернется, – повторила она, стараясь быть более убедительной. Но казалось, что синьорина Пинтус не слышит. Анжелика в отчаянии принялась оглядываться по сторонам. Ну как же быть?

Директриса вошла в дом. Домой никого нельзя пускать, это было еще одно правило.

Как она могла забыть? Слезы подступили к горлу, и, закусив губу, Анжелика вбежала за женщиной.

– Это нельзя трогать! Мама не разрешает!

Почему эта женщина не хотела ничего понимать? Девочка выхватила из ее рук то, что та взяла, и поставила на место.

Анжелика вспомнила, как однажды на пляже увидела огромного желтого пса. Она так испугалась его длинных зубов, рычания, исходившего из его глотки, что сильно зажмурилась и представила, что она маленькая-маленькая. И когда вновь открыла глаза, пса уже не было. Может, так же получится и с этой женщиной? Она зажмурилась крепко-крепко. Затем открыла. Но директриса никуда не делась, а лишь продолжала сжимать в руках ведро и швабру, которой девочка недавно мыла пол. Анжелика бросилась к ней и вырвала из рук ведро со шваброй.