Таинственный пасьянс - [47]

— А что спросим мы? — поинтересовался я.

— Мы спросим, удастся ли нам найти в Афинах Аниту, — ответил папашка. — Ты будешь жрецом, который спрашивает, а я — Пифией, которая передаёт ответ бога.

Он сел перед руинами известного храма Аполлона и, как помешанный, начал трясти головой и размахивать руками. Несколько французских и немецких туристов испуганно отпрянули в сторону, а я серьёзно спросил:

— Найдём ли мы в Афинах Аниту?

Было видно, что папашка ждёт, чтобы в нём начали действовать силы Аполлона. Потом он сказал:

— Отрок из далёкой страны… встретит красивую женщину… недалеко от старого храма.

После этого он стал самим собой и удовлетворённо кивнул.

— Полагаю, этого достаточно, — сказал он. — Ответы Пифии никогда не были более точными.

Я не мог согласиться, что такого ответа достаточно. Ведь мы не знали, кто был этот отрок, кто была эта красивая женщина и о каком старом храме шла речь?

— Давай бросим монетку и узнаем, найдём ли мы её, — предложил я. — Если Аполлон сумел говорить твоими устами, то он сумеет управлять и монеткой.

Папашка принял моё предложение. Он достал монету в двадцать драхм, и мы договорились, что встретим маму, если выпадет решка. Я подбросил монету вверх и уставился на землю.

Выпала решка! Счастливая монета. Она смотрела на нас, как будто пролежала на земле больше тысячи лет и ждала лишь, когда мы пройдём мимо и поднимем её.

КОРОЛЬ ТРЕФ …его мучило, что он мало знает о жизни и о мире…

После того как оракул уверил нас, что мы встретим маму в Афинах, мы поднялись выше по склону и нашли древний театр на пять тысяч зрителей. С высшей точки театра мы смотрели вниз на храм и на всю долину.

По пути вниз папашка сказал:

— Я хотел рассказать тебе о дельфийском оракуле кое-что ещё. Видишь ли, это место представляет особый интерес для таких философов, как мы с тобой.

Мы сели на камни. Странно было думать, что этим руинам уже несколько тысяч лет.

— Ты помнишь Сократа? — спросил папашка.

— Не особенно, — признался я. — Помню только, что это греческий философ.

— Правильно. И тогда я сначала расскажу тебе, что означает слово "философ".

Я понял, что это начало мини-лекции, и, по правде сказать, это было уже слишком, потому что солнце било нам прямо в глаза и мы обливались потом.

— Философ означает "тот, кто ищет мудрость". Но под этим не подразумевается, что он сам какой-то особый мудрец. Улавливаешь разницу?

Я кивнул.

— Первый, кого назвали философом, был Сократ. Он ходил по афинской площади и разговаривал с людьми, но никогда не учил их. Напротив, он разговаривал со всеми встречными, чтобы набраться мудрости самому. "Ибо деревья, растущие на земле, не могут ничему меня научить", — говорил он. Но он был страшно разочарован, обнаружив, что люди, которые хвастались своими обширными познаниями, на самом деле ничего не знали. Может, они и могли бы сообщить ему, сколько в тот день стоило вино или оливковое масло, но рассказать что-нибудь существенное о жизни они не могли. Сам же Сократ любил говорить, что знает только то, что ничего не знает.

— Значит, он был не очень умный, — заметил я.

— Ты слишком скор в суждениях, — строго сказал папашка. — Если два человека не знают ничего, но один делает вид, что знает много, кто из них, по-твоему, умнее?

Мне пришлось признать, что умнее тот, кто не делает вида, что много знает.

— Тогда ты понимаешь, о чём я толкую. Сократ и был философом именно потому, что его мучило, что он мало знает о жизни и о мире. Он чувствовал себя вне жизни.

Я снова кивнул.

— Тогда один афинянин пошёл к дельфийскому оракулу и спросил у Аполлона, кто в Афинах самый умный. Оракул ответил, что самый умный человек — Сократ. Узнав об этом, Сократ, мягко говоря, весьма удивился, ибо считал, что знает очень мало. Но, посетив всех, считавшихся умнее его, и задав им несколько хитрых вопросов, он пришёл к заключению, что оракул прав. Разница между Сократом и остальными состояла в том, что эти остальные были довольны тем малым, что знали, хотя и были не умнее Сократа. А люди, довольные тем, что знают, не могут быть философами.

История была достаточно поучительная, но папашка на этом не остановился. Он показал мне на туристов, которые внизу вывалились из автобуса и поползли по муравьиным тропкам к территории храма.

— Если среди этих людей есть хоть один, кто снова и снова воспринимает мир как нечто сказочное и загадочное… — Папашка глубоко вздохнул и продолжил свою мысль: — Ты видишь там тысячу человек, Ханс Томас. Я хочу сказать, что если хоть один из них воспринимает жизнь как сказочное приключение… я хочу сказать, что он или она должны чувствовать это каждый Божий день…

— И что тогда? — спросил я, потому что он опять замолчал.

— Тогда значит, что он или она являются джокером в карточной колоде.

— Ты думаешь, что среди них есть такой джокер?

Он погрустнел.

— Нет! — сказал он. — Я в этом не уверен. Джокеров мало, и шанс на это бесконечно ничтожен.

— А ты сам? — спросил я. — Ты каждый день воспринимаешь жизнь как приключение?

— Yes, sir!

Его ответ прозвучал так решительно, что я не посмел возразить.

Папашка прибавил:

— Каждое утро я просыпаюсь словно от взрыва. Словно получаю инъекцию жизни, словно я живая кукла в некоем приключении. Ибо кто мы на самом деле, Ханс Томас? Ты можешь ответить мне на этот вопрос? Мы слеплены из каменной пыли. Но что это значит? Откуда появился наш мир?