Таинственный чучуна - [20]

Поиски в низовьях Лены не дали ключа к разгадке тайны чучуны. Я не мог поздравить себя с удачей. Все же прекращать их за неимением фактов мне представлялось преждевременным, тем более что еще предстояли экспедиции в северо-восточные районы Якутии.

Составление отчета о поездке в низовья Лены оказалось делом более трудоемким, чем я полагал. Необходимо было сравнить полученные данные с материалами, хранившимися в архиве и рукописном фонде Якутского филиала Академии наук. И тут меня ожидала находка, подкрепившая смутное чувство, что разгадку тайны чучуны следует искать в тундре.

Просматривая материалы Якутской комплексной экспедиции Академии наук за 1927–1929 годы, я обнаружил в отчете одного из отрядов, работавшего в низовьях Лены, крайне любопытное сообщение. Упоминая, что в низовьях Лены в конце XIX века по инициативе Русского географического общества была учреждена полярная станция, автор отчета как курьез рассказал, что местное население воспринимало ее как охранный пост от каких-то диких «чучунов», будто бы собиравшихся напасть на охотников и оленеводов. Из этого сообщения можно было сделать заключение, что диких людей представляли не только как одиноких бродячих чудовищ, но и как какое-то племя.

Вскоре с аналогичным сообщением познакомил меня известный исследователь якутского фольклора Г. У. Эргис. Он готовил к печати собрание якутских преданий. Среди них мое внимание привлекла легенда, записанная самим Эргисом на юге Якутии, в Мальжагарском наслеге Олекминского района, — «Чучуна-охотники». Неужели рассказы о чучуне имеют хождение по всей Якутии? Однако выяснилось, что И. И. Лукашкин, 68 лет, поведавшей эту легенду, слышал ее в Жиганском районе, в низовьях Лены. В ней чучуна был обрисован как добрый сосед якутов и эвенков.

«В одну тунгусскую семью среди зимы зашел чучуна, неся на плечах другого, который во время охоты на горных баранов упал с утеса и сломал ногу. Они зимовали в этой семье. Чучуна со сломанной ногой всю зиму пролежал, нога зажила в согнутом виде. Здоровый был очень быстрый в беге, притаскивал на своих плечах убитых им диких оленей и горных баранов. Он поражал зверей стрелой из лука. Когда пришельцы научились языку хозяев, они рассказали: «Мы обитаем на скалистых горах. Огня не знаем. Живем в каменных пещерах. Существуем исключительно охотой. Промышляем диких оленей, мясо их едим в сыром виде, шкурой их одеваемся. Шкуру оленя снимаем целиком и одеваем на себя: шкуру передних ног— на руки, шкуру задних ног — на ноги». Наступила весна, и в один теплый день чучуна ушли. Здоровый из них вышел из дома и побежал на запад, за ним поскакал на одной ноге покалеченный. Он, нисколько не отставая, погнался за товарищем. На дорогу они не взяли съестных припасов. Сказали, что в пути будут кормиться охотой».

По легенде получалось, что чучуна — племя людей, незнакомых с огнем, огнестрельным оружием и шитьем одежды, обитающее на каком-то горном хребте. Представить себе людей без огня в зимних условиях Ленского края для якутянина так же трудно, как вообразить человека, живущего под водой. Видимо, в этом и была соль легенды, рассказанной Лукашкиным.

Интересными оказались и соображения самого Г. У. Эргиса. Комментируя легенду о чучуне, он высказал предположение, что, может быть, это предание о каких-то племенах, осваивавших Север до якутов и эвенков. Может быть, необычное поведение чучуны, свист, крик, бросание камней — всего лишь меры, предпринимавшиеся древними поселенцами края для того, чтобы запугать пришельцев, предотвратить их продвижение в районы своего основного обитания.

Предположения Эргиса, как и другие, требовали серьезных подтверждений, а их-то и не было.

ГЛАВА 5. На Яну и Индигирку

В Верхоянск я вылетел в начале зимы 1952 г., сразу после ноябрьских праздников. В Якутске уже свирепствовали тридцатиградусные морозы, а на Яне температура достигала 40 градусов мороза. Самолеты в Верхоянск еще регулярно летали. Рейсы обычно прекращались после того, как термометр показывал 48–50 градусов.

Морозы меня не смущали. Со склада Якутского филиала Академии наук нам дали ворох теплой одежды — дохи, шапки, унты, рукавицы, спальные мешки.

В бассейне Яны предстояло разобраться в особенностях хозяйства и традиционной культуры населения, выяснить границы наслегов в прошлом и происхождение отдельных родов — в общем собрать материал, проливающий свет на историю формирования своеобразной верхоянской группы якутского народа. Затем мы предполагали выехать в горный Саккырырский район, с тем чтобы познакомиться с бытом эвенов. Самолеты в этот район не летали, и мы намеревались воспользоваться транспортом местных колхозов — лошадьми и оленями. Выполнение обширной программы требовало значительных усилий. Райисполком выделил в помощь нам уроженца Верхоянска учителя Алексея Степанова, снабдил рекомендательными письмами. В ближайший Борулахский наслег мы выехали целым обозом. Мохнатые невысокие лошаденки двигались шагом, и мороз, несмотря на все предосторожности и ухищрения, давал о себе знать.

Мои помощники неустанно записывали предания, разбирались в деталях обычаев и обрядов. Я же сосредоточил внимание на составлении генеалогий. Фотоаппарат бездействовал. На морозе застывал затвор, а в помещении снимать не удавалось, так как не хватало света. Много времени уходило на зарисовки отдельных предметов украшений одежды, обуви. И все же работа шла успешно. Материал постепенно накапливался. Предания воскрешали заселение Яны беглецами из Центральной Якутии, мрачные картины междоусобиц среди верхоянских якутов, появление первых русских землепроходцев. Много интересного удалось записать об оспенных эпидемиях, духах болезней, духах хозяев рею и гор, о проделках шаманов. Но о чучуне большинство наших информаторов не слышало. Лишь несколько человек на вопрос, кто такой чучуна, ответили, что об этом чудовище рассказывают где-то в тундре.