Таинственный чучуна - [18]

Охотники предпочитают капканам пасти. В них тушка попавшего зверька лучше защищена. Но сооружение ее — дело нелегкое. Весной с побережья на охотничьи угодья по снегу завозят бревна. Летом на возвышенных местах разравнивают площадки и на них из трех-четырех бревен строят пасть. Ее тщательно огораживают кольями. Если хозяин следит за ней, ремонтирует, она служит десятки лет. Так же как и капканы, пасти необходимо регулярно осматривать, очищать от снега. В распоряжении охотника обычно их несколько десятков.

Вот здесь и проводят большую часть зимы промысловики. Нужно побывать в открытой тундре, чтобы оценить труд охотника. С раннего утра он на ногах — готовит упряжь, нарту, собак. Короткий день посвящается осмотру пастей. В одной заменит приманку, в другой проверит насторожку, очистит от снега. Потом кормит собак, готовит себе обед или ужин. Не каждые сутки промысловику удается вернуться в зимовье. Поднялась поземка, закружился снег, началась пурга. Где-то по дороге нужно переждать непогоду. Вот в тундре и возникли поварни.

В местах песцового промысла охотники издавна ставили срубы без окон и без печей. В этом ящике на шестке разводится огонь. Дым выходит в незаделанное отверстие в крыше. Низкие нары служат одновременно столом. Два человека, а в случае нужды и три в поварне могут переночевать. Хорошо, если около поварни имеются дрова. Обычно охотники заблаговременно доставляют сюда на зиму несколько бревен. Продовольствие у промысловика с собой, чайник и котел тоже входят в походное снаряжение. В поварнях, как правило, имеется аварийный запас: коробок спичек, огарок свечи, иногда несколько юкол, а на шестке — стружки и лучины, чтобы скорее можно было разжечь костер. Затихла пурга, и охотник снова двигается в путь. Да, нелегкое это дело — песцовый промысел!

На обратном пути в Кюсюр нам «посчастливилось» заночевать в поварне. В дороге застала нас пурга, и пришлось пережидать ее в этом сооружении. Дым безжалостно ел глаза, мороз пробирал до костей, и спать пришлось почти сидя, так как набилось нас в поварню четыре человека. Все бы ничего, но мой помощник во время кочевки простудился. В юрте, считавшейся центром ближайшей охотничьей бригады, ему пришлось отлеживаться. Вот там-то я и получил кое-какие новые данные о степени веры в чудесное.

Охотники приезжали сюда за продуктами, иногда ночевали и вновь спешили на промысел. Постоянно здесь жил только старик Кирис (Христофор) — так до неузнаваемости окружающие переделали его полное имя. Кирис, исполнявший обязанности кладовщика, приемщика пушнины и хозяина ночлега, был рад побеседовать с дорожными людьми. Когда-то он сам здесь охотился, но теперь годы и ревматизм не позволяли ему промышлять зверя.

Сначала старик принял нас за охотоведов и сводил беседу на повадки песцов. Только на следующий день выяснилось, что у нас с ним общие интересы. Кирис умел исполнять олонхо, слыл сказочником и не раз был кутуруксутом (помощником шамана). Как известно, во время камланья («общения с духами») шаман впадает в транс. Он бьется, кричит и нередко теряет сознание. И тут тело служителя духов должен поддерживать на ремнях помощник. Иногда помощник вторит призывам шамана, греет ему бубен или сам бьет в него.

Кирис не плохо знал шаманские обряды. Мой дневник пополнился ценными сведениями. За чашкой чая около раскаленной докрасна железной печурки я услышал множество любопытнейших рассказов о местном колдуне Черепанове, превращавшемся в случае нужды в дикого оленя, о злобных проделках Аграфены, о кочующих камнях, дарующих охотникам удачу. Чучуна не интересовал моего собеседника. Ему приходилось только слышать, что этот человек-животное изредка встречается в тундре. Шаман, по словам Кириса, с чучуной дела не имеет.

Но самое интересное было в том, что даже этот человек, косвенно причастный к культу, не был слепо верующим. По представлениям Кириса, только некоторые шаманы действительно общались с духами. Остальные будто бы подражали им и мошенничали. Более того, чудеса Черепанова и других аптахов (волшебников) вовсе не воспринимались как истинные события. Доля скептицизма, и весьма солидная, ощущалась и при изложении самих рассказов о чудесных и потусторонних силах.

Слушавшие Кириса охотники, далеко не молодые люди, воспринимали повествования о зловредных шаманах как сказки, однако признавались, что оставляют подарки, когда едут мимо могилы какого-нибудь шамана или мимо острова Аграфены.

Неужели за несколько лет работы школ, больниц, пунктов ликбеза взгляды стариков так изменились? Нет. Здравый смысл, видимо, никогда не покидал людей даже в ледяном краю. Слепой веры в чудеса не было. Беседы с Кирисом в общем явились ударом по возникшей у меня новой версии, объяснявшей возникновение образа чучуны. Другой удар, по существу разрушивший эту версию, был нанесен встречей с мэнэричкой.

На второй день пребывания в поселке Станах-Хочо я проснулся ночью от громкого пения. Во сне в Якутии поют многие, особенно после трудной дороги или тяжелой работы. Здесь это мало кого удивляет. Я прислушался. Пение чередовалось с бормотанием и воплями. Уже светало. Я вышел из юрты. Около крыльца на корточках сидела старуха. Платок у нее сбился, волосы растрепались. Шуба была накинута прямо на рубаху. С закрытыми глазами, раскачиваясь из стороны в сторону, старуха пела, подражая шаману.