Таинственный чучуна - [19]

— Мэнэрик она, — объяснил мне утром хозяин. — Весной всегда недели две с ума сходит: поет, кричит, убегает, потом спит.

Родственники женщины особого внимания на припадок не обратили. Было ли это для них привычным явлением, или они считали ее неизлечимо больной, мне установить не удалось. Из моих настойчивых расспросов хозяина выяснилось только, что жена его давно страдает головными болями. Я спросил, о чем она поет, почему кричит и кого зовет.

— Кто знает, — был ответ, — плетет какие-то слова, наводнения боится.

— Почему же не лечится у врачей?

— Человека без ума как можно лечить? Да у нее к лету все проходит.

— Слушают ли ее, когда поет, предсказывает?

— Нет. Не шаманка она, просто ум теряет.

В общем душевнобольных за прорицателей население не принимало. Допущение того, что бредовые галлюцинации больных являлись источником возникновения демонических образов, теперь представлялось мне маловероятным. Трезвый ум обитателей Севера требовал реальных, весомых подтверждений не только видениям, но и рассказам о чудесах. Без них чудесное превращалось в сказочное. Разыскиваемый мной чучуна, как ни странно, в сказочные персонажи не укладывался.

В конце мая работа в низовьях Лены была завершена. Оставалось выехать в Якутск. Зимний аэродром в Кюсюре еще сохранялся. Но по метеорологическим условиям порт был закрыт. Вылет откладывался со дня на день. И вот тогда чучуна вновь напомнил о себе.

Вдова старика Корякина, которому молва упорно приписывала столкновение с чучуной, приехала погостить к родственникам в Кюсюр. Об этом я узнал от фельдшера из Усть-Оленёка. С ним мы встретились в аэропорту. Он серьезно интересовался стариной, оказал нам много услуг и дал немало ценных советов. Однако его совет расспросить других членов семьи старика Корякина, очевидцев события, оказался трудновыполнимым. Один из сыновей Корякина переселился на Алдан, замужняя дочь кочевала с оленеводческой бригадой где-то на границе Жиганского и Булунского районов, и поездка к ней представлялась делом нереальным. И вот теперь встреча с вдовой Корякина как будто бы наметилась.

В доме, где остановилась Корякина, когда мы вошли, было и людно и шумно. В окружении нескольких девочек разного возраста женщина в длинном цветастом платье, в темных камусных торбасах, богато расшитых бисером, что-то кроила. Это и была Корякина. Приход посторонних ее не смутил. Фельдшер неторопливо рассказал о моем интересе к старине.

Корякина подтвердила, что когда-то с мужем и детьми жила на заимке Маиндакан в низовьях Лены. Здесь ловили рыбу, неподалеку добывали дикаря — диких оленей. Связно рассказать о столкновении ее мужа с чучуной она не могла. Все же выяснилось следующее. В конце лета (видимо, в 20-х годах) она как-то заметила, что с вешал стала исчезать юкола. По ночам выли и лаяли собаки. Несколько раз, когда она подходила к юкольнику, слышался громкий свист. А как-то днем около юкольника рядом с ней упал камень. Тогда Корякина вместе с детьми заперлась в юрте и сидела там несколько часов в ожидании мужа, уезжавшего осматривать сети. Утром хозяин дома, взяв берданку, пошел посмотреть, кто подходил к юкольнику, но следов не обнаружил. А когда опять отправился на осмотр сетей, она услышала выстрел. Вскоре вернулся муж и велел собираться. Поняв, что он не хочет говорить о том, что произошло, она и не стала спрашивать. Как известно, охотники, северные якуты, старались не говорить при женщинах о своих делах. Обычай требовал также, чтобы женщины не проявляли любопытства. Им не полагалось вмешиваться в дела, связанные с промыслом. Быстро сложив и погрузив вещи, посадили детей и собак в карбаз (дощатая весельная лодка) и спустились вниз по реке к соседям.

Потом ее часто спрашивали, какой из себя чучуна и как все было. Видимо, муж рассказал охотникам о том, что убил чучуну. Но ей он ничего не говорил. Все было в рассказе Корякиной очень реалистично. Но вопроса о чучуне она не прояснила.

Фельдшера беседа крайне разочаровала. Он пытался с помощью наводящих вопросов узнать, какой был чучуна, где зарыли его труп, правда ли, что он черный. Но рассказчица не могла удовлетворить его любопытство. На вопрос о том, черный ли чучуна, Корякина ответила: сам знаешь, говорят, темный, как камень, я то не видела.

На следующий день мы вылетели в Якутск. Предстояла длительная обработка собранных материалов. Однако подведение итогов моего расследования о таинственном чучуне не потребовало больших затрат времени. Итак, полученные данные свидетельствовали о том, что как в верховьях Оленёка, так и в низовьях Лены и Оленёка бытовала легенда о чучуне-чудовище. Но он представлялся в низовьях не одноногим чертом, а человеко-зверем, питающимся дикими и домашними оленями. Была и другая версия, по которой чучуна — вполне реальное существо. Собственно новыми были свидетельства о том, что известные по имени и фамилии охотники и оленеводы имели столкновение с чучуной. Правда, непосредственные участники таких стычек успели умереть, однако показания членов их семей были весьма важными. Родственники тех, кому молва приписывала убийство чучуны, подтверждали факт столкновений, описывали в общем какие-то действительные происшествия. Из показаний этих косвенных свидетелей следовало, что встречи, столкновения с чучуной происходили летом или осенью в конце 20-х — начале 30-х годов. Внешнего вида чучуны никто, кроме Винокурова, описать не мог. Труп человека с копьем, обнаруженный Винокуровым, отождествить с чучуной мешало отсутствие добавочных сведений. Небезынтересным представлялось и то, что чучуне упорно приписывался свист. В низовьях Лены молва наделяла его не фантастическим оружием, а копьем, стрелами. В общем по сравнению с легендами, записанными в Оленёкском районе, рассказы о чучуне в Булунском районе имели менее фантастический характер. Однако загадкой оставалось, с кем имели столкновения те люди, которым приписывали убийство чучуны.