Таинственное исчезновение - [23]

— Благодарю вас, князь, — поспешно произнес Викентий и отступил к двери. Уже тронув литую тяжелую ручку, добавил: — Только ваша любезность дает мне смелость просить уточнить: его матерью была мещанка Глафира Зуброва?

Шабалин, который уже приготовил любезную прощальную улыбку, слегка растерялся и замешкался с ответом. Потом сказал:

— Никогда этим не интересовался… Это все?

Это было все. Имя он и вправду мог не знать. Но Викентию показалось — слышал.

* * *

Путь из Петербурга домой — двое суток. Их хватило на то, чтобы выстроить захарьевско-зубровскую историю от начала до конца. Да, Петрусенко так и назвал разгаданную им тайну «захарьевско-зубровской», накрепко связав эти два имени. Потому что уже не сомневался: оба они сыновья одного отца, единокровные братья.

В спальном вагоне он не выходил даже в ресторанный зал, еду заказывал прямо в купе. И делал записи, временами покачивая головой и усмехаясь: «Ну, роман, да и только!» Так и тянуло перейти с канцелярского на литературный штиль. Но он сдерживал себя, заставляя отмечать лишь факты, события, связь между ними.

Много лет назад помещик Артемий Захарьев познакомился с Глафирой Зубровой. В те времена она была молодой, судя по всему, очень красивой и разбитной. Захарьев был уже несколько лет женат, но не имел детей. А тут Глафира родила ему сына и попала в тюрьму.

Еще во время разговора на кладбище Викентия зацепило слово «арестантка». Он порылся в столичных архивах и нашел-таки дело работницы ткацкой фабрики Глафиры Тимофеевой Зубровой двадцати трех лет, которая была осуждена за нанесение увечья другой женщине в пьяной драке и отбывала наказание в Курской женской тюрьме. Значит дело происходило в Курске. Ну, конечно, у Захарьева в курской губернии имение и фабрика, как раз ткацкая. Уж не из его ли работниц Глафира? Похоже. И, судя по годам, сын у нее уже был в младенческом возрасте. Вероятнее всего, вместе с матерью попал в тюрьму. В архивных документах о ребенке не упоминалось, но таких детишек, которые шли за матерями в заключение, было множество, и полицейские бумаги на них внимание не обращали. Да и с какой стати: осужденными они не являлись, довольствие на них не выписывалось — мать взяла, пусть и кормит на свою пайку… Да, чудное детство выпало Зуброву — кровному отпрыску знатной дворянской фамилии. Правда, в тюрьме он с матерью был не долго. Глафиру осудили на полтора года, но отсидела она неполный год. Видимо, не обошлось без хлопот Артемия Петровича.

Невеселая история… То-то гордая и суровая княгиня Шабалина отвергла Захарьевых раз и навсегда — как отрезала! А узнать обо всем она могла только от дочери. А как же Мария Степановна дозналась? От Глафиры — та не робкого десятка была? А может, Артемий Петрович покаялся перед женой и, возможно, просил позволить ему помогать старшему сыну. Да, старшему, поскольку Захарьева вскоре и сама родила сына Василия. И, видимо, ради этого долгожданного, выпрошенного у Бога ребенка, и простила она мужа. Матери все поведала. А та даже внука отвергла, который кровно был связан с другим — сыном «арестантки».

Итак, вопрос: знали ли братья друг о друге? Артемий Петрович мог рассказать Василию перед смертью. Слышал же старый слуга частичку многозначительного покаяния. Но старый барин мог ограничиться лишь и намеком, побояться навязать наследнику брата-уголовника. А Зубров? Он, судя по всему, многоопытный в жизни человек, мог сам выследить отца. А, возможно, он с детства знал все о себе и своих родителях… Нет, тут, право, голову сломаешь! Вариантов самых разных множество. Точный же ответ он, Викентий, узнает уже скоро — да, он уверен, что скоро.

Чудным весенним утром, когда он верхом на Воронке выехал на заброшенный пчельник и увидел там своих коллег, пришедших от деревни Яковлевка, его посетила догадка. Иван Гонтарь и Василий Захарьев встретились там. Теперь Петрусенко не сомневался — встреча случилась. А чтобы понять, что произошло, надобно вспомнить вот о чем. Захарьев-младший очень похож на отца: об этом не раз упоминали жена его и домочадцы, об этом говорят и фотографии. Но и Зубров весь в отца. Старик Утяев с Аптекарского въезда так и сказал: «Одно лицо!» И Гонтарь там, на пчельнике, принял Захарьева за Зуброва. Или узнал своего барина и поразился его сходству со своим подельщиком. В любом случае Захарьев услышал от него о существовании брата. Или, если уж об этом знал — о его местонахождении. И бросился, сломя голову, на поиски. А, может быть, Гонтарь сказал об опасности, угрожающей Зуброву, например, со стороны Карзуна. И Захарьев мчится на помощь брату…

Да, много вопросов. Разъяснить их могут лишь трое. Захарьев, Зубров, Карзун. Захарьева Викентий Павлович уже искал — и не нашел. Значит, чтобы отыскать его или хотя бы — заныло у следователя сердце! — узнать, что с ним сталось, надо отыскать двоих других. Ведь оказался же у Зуброва паспорт Захарьева. А потом перекочевал к Карзуну. Этот последний явно спровадил документ перекупщице Хазанович, зная, что тот пойдет по рукам. А значит, рано или поздно попадет полиции. Для чего это сделал Карзун? Во-первых, потому что сам, видимо, в исчезновении Захарьева не повинен. А, во-вторых, чтобы навести след на Зуброва. И руками властей устранить того. Ведь ясно, что между ними давняя вражда, возможно, из-за того дела, по которому Карзун сел, а Зубров остался на воле. А может, что-либо посерьезнее. Сам Карзун и без того в розыске — чего ему бояться более?