Тагу - [217]

Утром Аграфена, не веря своим глазам, позвала Сачино.

— Я же говорил, что ты путаешь, — радостно бормотал старик. — Краденого никто не возвращает.

Аграфена смутилась и стала просить прощения.

Пришел на дежурство Кинтирия. Увидев, как мирно беседуют Аграфена и Сачино, он чуть не взвыл. Какого черта он вернул кур?! Ну, ничего, ничего, скоро старого пса загонят в конуру для престарелых.

Сачино не мог найти себе места. Хотел пойти к председателю, но разве Кабан скажет ему правду. Приглядываясь и прислушиваясь, Сачино убедился, что Кинтирия не обманул его. Единственная возможность избежать переселения в дом престарелых — это уменьшить свои годы. Выглядит он лет на шестьдесят. Но вид видом, а для людей важнее документ, бумажка… И Сачино оказался у секретаря сельсовета.

— Мне нужна метрика.

— Метрика? — Секретарь широко раскрыл глаза. — Садись, дорогой Сачино. На пенсию хочешь пойти?

— Угу. Разве не пора уже?

— Пора-то, может, и пора, но…

— Что "но"? — Сачино насторожился.

— Мы одни, — сказал секретарь вполголоса, как заговорщик, — я слышал, ты жениться собираешься, а тут вдруг на пенсию… Неловко все же — пенсия и женитьба.

— Твоя правда, неловко. Жениться я твердо решил, а на пенсию и не думаю выходить.

— Для чего же тебе метрика? Жениху она не нужна…

— Знаю, что не нужна.

— Тогда для чего?

— Что ты пристал ко мне? — Сачино обозлился. — Нужна, и все!

— Пожалуйста, дорогой, выдам, не сердись.

Секретарь испытующе посмотрел на Сачино. Беспокоится человек. А с чего бы? Он надел очки, встал и принялся просматривать корешки папок, стоящих на полках. Сачино, не отрываясь, следил за ним. От волнения он забыл, в каком году родился. Секретарь, как назло, неторопливо брал папку за папкой, смахивал с них пыль, перекладывал с одной полки на другую; он забыл про Сачино и наводил порядок. Терпение Сачино подходило к концу. Он открыл рот, чтобы выругаться, но тут секретарь уселся за стол. Раскрыв толстую книгу, он стал изучать записи, водя по ним пальцем. На одной секретарь задержался. Прочел, шевеля губами, покачал головой, снова принялся читать…

— Что с тобой, Авксентий, по-китайски, что ли, там написано? — завопил Сачино.

Секретарь поднял голову и уставился на него.

— Что ты так таращишь глаза на меня?

Авксентий снял очки и снова принялся разглядывать Сачино. У того сердце екнуло.

— Не думал, не думал я, что тебе уже столько, — сказал наконец Авксентий. — Молодец, хорошо выглядишь для таких преклонных лет!

— Что значит — преклонных? Мне столько лет, сколько есть.

— Я думал, тебе не больше шестидесяти пяти.

— А теперь что тебе кажется?

— Какое кажется! Тебе скоро семьдесят пять будет, — Да что ты городишь?

— Удивляться тебе нечего. Сам должен знать…

— Как не удивляться! До семидесяти пяти мне еще лет семь надо прожить.

— Я же говорю, и мне так казалось.

— Опять ты со своим "казалось"! Я отлично помню свой день рождения. Мы с Андреем Пиртахия родились в один день, в тысяча восемьсот… девяносто втором году. В том году была такая засуха, что яйца испекались на солнце… Так рассказывали.

— Не знаю, когда была засуха, понятия не имею, когда родился Андрей Пиртахия, но твой год рождения 1887. Вот в церковной книге написано. На, прочти сам.

— Что мне читать. Я лучше знаю, когда я родился… Пьяница поп был, напутал!

— Кто был пьяница?

— Зосимэ Кордзахия, поп наш.

Авксентий пожал плечами.

— Сколько лет работаю секретарем, наверно, не меньше двухсот метрик выдал, но никто не говорил, чтобы Зосимэ был пьяницей. Впервые слышу. Я и сам помню, как Зосимэ снял рясу, сбрил бороду и стал мирянином.

— Э, ты родился уже после того, как Зосимэ бросил пить.

— Гм… Хорошо, допустим, что Зосимэ напутал, хотя пьяницей он никогда не был, готов поклясться чем угодно. Моя мать верующая, она очень уважала Зосимэ, да и теперь нет-нет, а вспомнит: такой, мол, он был отменный человек…

— Он был честный человек, ты мне это не доказывай, батенька. Но он пил, потихоньку пил! Ничего с этим не поделаешь.

— Скажем, он был пьян, когда вносил запись. Допустим. Но пьяный может спутать день, а чтобы ошибиться на столько лет…

Сачино рассмеялся.

— Где это написано, что пьяный не может ошибиться на двадцать лет? На тридцать? На сорок? Ошибка есть ошибка.

— Именно поэтому человек не должен путать, — заявил Авксентий.

— Да, конечно.

— Сачино, я еще ни разу не ошибался, и никто не уговорит меня сделать ошибку!

Сачино словно дали пощечину. Он пробормотал:

— Не понимаю я тебя.

— Все понятно, по-моему. Дорогой мой Сачино, я не дам фальшивую справку не только тебе, но и самому богу. — И секретарь уже более мягко прибавил: — Если бы я был уверен, что ты хочешь уменьшить годы ради Аграфены…

— Как то есть уменьшить?

— Если ты хочешь казаться моложе, чтобы жениться, я так и быть…

Сачино позеленел от обиды:

— Извиняюсь, батенька, но мне нечего молодиться даже из-за Аграфены. За меня в прошлом году сватали сорокалетнюю женщину! И я глазом не моргнул — выпроводил сваху.

— Если так, получишь справку истинную.

— Нет! Ты дашь такую, как я…

— И не подумаю!

— Выдашь, говорю! — Сачино стукнул кулаком по столу.

— Отстань, Сачино, а то все Пиртахия и Кордзахия узнают, что ты задумал какую-то махинацию.