Таганка: Личное дело одного театра - [142]

Колхозники давно имеют паспорта и могут уйти из колхоза[838]. Заявление рассматривается на общем собрании — и отпускаем. Так же и принимаем вновь. У нас многие работают рабочими, не являясь членами колхоза. Средняя зарплата в колхозе — 200 рублей. Отлично! А Феде плохо, т. к. трудодни мало оплачивались. Лучшие условия создавали сами колхозники при помощи государства. Государство систематически помогало сельскому хозяйству и помогает сейчас, особенно после Мартовского пленума ЦК КПСС. Особое внимание уделяется сельскому хозяйству, т. к. это основа жизни человека. Мы все это прекрасно понимаем, никто без этого не обойдется. Но кто должен создавать эти блага?

Хотелось бы, чтобы сцена отражала действительное положение и не только на одном участке воспитывать людей, а на широкой программе и построить это иначе. ‹…›В целом же постановка поучительна, нужна, и это следует доработать так, чтобы она отражала жизнь и народ мог бы ее посмотреть.

Осипова. Товарищи, я не работник сельского хозяйства, я учительница, мне приходится воспитывать, проводить беседы. Тут уже говорили, что театр провел огромную работу, и мы низко кланяемся актерам, которые с таким усердием играли. Вот я — учительница, и я сидела и плакала, потому что вспомнила ту пору, когда я еще не была учительницей и вспомнила, почему я стала учительницей. Я в 1946-м кончила школу, а в 1947-м пришла в Московский университет, а тот год — с 46 до 47-го — может, некоторые не помнят, это был очень тяжкий год. Говорили о 1933-м, а 46-й — первый послевоенный — я не знаю, был ли он лучше. Наверное, он был хуже.

1946-й — это после войны. Я из сельской местности, из Пензенской области. Весной 1947-го людям было очень трудно сеять, у них не было сил, да и некому было сеять, но люди шли и сеяли. И потому мы с вами (я говорю: мы с вами — потому что в конце 1947 года я вместе с вами была в Москве), мы с вами в конце 47-го года получили отмену карточной системы, мы с вами стали есть хлеб досыта. Но, товарищи, тот, кто был в деревне, еще не ел этот хлеб досыта. Но уже тогда наметились перемены, понимаете?

Вот здесь говорят о том, что так было. Было. И говорят здесь, что не было. Не было, потому что этого не было уже в 1956 году. Это было в самом конце войны, и в самые первые послевоенные годы.

А я вот пошла в учителя. ‹…› Мне трудно было, я хотела понять, почему происходит такое и потому стала историком, чтобы разобраться, где, что, почему. А вот когда я кончила университет — это был 52-й год, я не вернулась в деревню, хотя все эти годы думала о том, что приду в свою школу и буду учительницей, но не пришла. Не потому что испугалась деревни, нет. Там я уже была не нужна, там были люди талантливей меня, лучше меня. Их туда послала партия… (Шум в зале.)

Вы что же, думаете, в 56-м году наш главный герой, хороший герой, замечательный герой, он был один? Да нет же, не был он один. (Шум обсуждения в зале. Далее очень эмоциональное выступление.)

Председатель. Товарищи, вас призвали все-таки к спокойному обсуждению. (Шум в зале.)

Реплика из зала. Уберите ее.

Председатель. Так обсуждение вести нельзя.

Осипова. Я ведь патриотка деревни не меньше, чем авторы. Но я еще и историк. Так вот, нельзя же 40-е путать с 50-ми годами, нельзя. И нельзя даже 40-е годы представлять без коллективизма, без борьбы. Нельзя. ‹…›

Председатель. Товарищи, надо кончать нам обсуждение. Юрий Петрович, Ваши гости ведут себя не хорошо.

Ю. П. Любимов. А мне кажется, Ваши. (Смех в зале.)

Председатель. Спокойно, товарищи.

В. А. Царёв[839]. Здесь присутствовали несколько человек представителей газеты «Сельская жизнь». Я, посоветовавшись со своими коллегами, выступаю здесь. Фамилия моя Царев, Василий Алексеевич.

Известно, что сатира и комедия имеют право на преувеличение, на какую-то гиперболу, и видимо, с этим надо считаться в данном случае … Но когда мы говорим, что спектакль должен отразить правду, то правда эта, наверное, должна быть всеобъемлющей. То есть она должна отобразить главное. Вот здесь мой коллега — Юрий Черниченко вспомнил о фотографиях на паспорте, но если, скажем, Юрию Черниченко в его новый паспорт вклеили фотографию 25-летнего возраста, не его, а мою. Я думаю, он, наверное, возмутится. (Шум в зале.)

Так вот, мне кажется, что этот спектакль, и такого же мнения мои коллеги…, знающие сельское хозяйство, что этот спектакль, извините, — подсунутая фотография. Эта фотография не принадлежала тому времени. Правда, многие черты схвачены в этом спектакле очень точно, талантливо. И все-таки я беру на себя смелость утверждать, что не вся правда нашла в этом спектакле свое отражение.

Вы вспомните, это …судя по тексту, 56-й год. Это время после известного Сентябрьского пленума ЦК нашей партии. Этот пленум, который не вычеркнешь из истории нашей и истории развития сельского хозяйства. Этот пленум, который положил начало очень важному этапу в нашей жизни[840]. Этапу какого-то выздоровления, этапу обновления, внедрения новых принципов в наше сельское хозяйство. Да, были Мотяковы, были. И может быть, их много было. Были ситуации сходные. Были. Мы люди, которые тоже много … лет работали в сельскохозяйственных газетах, знаем, что это было… Но исчерпывается ли этим та обстановка, та атмосфера, которая характеризовала это время? Я думаю, что далеко не исчерпывается. Более того, нарочно из жизни выдернуто только больное, только нездоровое, а весь этот, товарищи, большой подъем, который в ту пору в деревне нашей тоже был, повторяю, особенно после Сентябрьского пленума 53-го года, все это осталось где-то за бортом.