Таганка: Личное дело одного театра - [138]
Здесь справедливо прозвучала мысль, что интермедии надо бы было продолжить, но они должны прозвучать более сильно, с показом духовного ничтожества Екатерины и ее приближенных, но надо показать и силу победителей, силу палача.
Юткевич С. И.[808]
… Тут есть и перекличка с народным зрелищем. Эти интермедии идут еще от царя Максимилиана[809], они идут от народного театра. Но мне хотелось бы, чтобы эти интермедии были выражены более точно. Здесь, может быть, должна быть и блоха… здесь необходимо присутствие Петрушки. Необходимы здесь три интермедии, и они должны быть трагикомические. Может быть, было бы хорошо, если бы Екатерина кормила грудью и с молоком матери Павел всасывал бы все по наследству.
Ю. П. Любимов. У нас была сделана третья интермедия, где была показана метафора — царица кормит грудью младенца, и он всасывает все ее мечты и деяния…
Юткевич С. И. Это было бы хорошо, но тут что-то есть от эстрады; может быть, можно найти другой ход. В этой третьей интермедии должно возникнуть какое-то новое качество, трагическое для народа, трагическое и для всех тех, кто этот народ душит. Такая интермедия нужна и сценически, и политически, так как это трагедия политическая; к ней так и будут все подходить, и это, безусловно, правильно.
Большое число находок есть в решении художника Васильева — тут и эшафот, тут и плаха, тут отроки, масса голых тел и цепей. Фактура выполнена здесь не только исходя из метафоры, но и из поэмы Есенина. Все сделано очень хорошо.
Когда я смотрел спектакль, у меня возникла явная перекличка с первыми спектаклями 20-х годов, это были первые агитспектакли первых лет революции[810]. ‹…› Этот спектакль перекликался для меня с Маяковским, с «Мистерией-буфф», здесь возникли все лучшие традиции русского революционного театра. Все это делает спектакль волнующим и значительным.
Театру Любимова живется очень трудно по разным причинам. Но меня больше всего возмущает молва, которая идет вокруг театра и в нашем кругу, к сожалению, когда многие снобы говорят (а они знатоки театра): «Да, это интересный театр, талантливый режиссер и коллектив, но где же здесь актер и человек? Это театр режиссера и внешнего эффекта».
Театр, мне кажется, в этом спектакле на все это дает великолепный ответ. Без грима, без театральной бутафории, без всего того, что должно помогать театру и актеру для его перевоплощения и создания образа. Обнаженные люди, молодые люди бросают в зал слова, которые прекрасно до вас доходят, которые прекрасно доносят до зрителя великолепную поэму Есенина.
Тов. Шмидт[811]. Мне надо было бы сказать многое о спектакле как историку, но это не так просто. Спектакль потрясает, и хочется отказаться от … профессиональных замечаний.
Тут уже говорили, что в этом спектакле возрождаются традиции античной трагедии, те народные действия, которые происходили в этом спектакле, очень близки и к тому, что мы видели в первые годы революции. Но сегодня мы впервые увидели в театре народную трагедию. ‹…› Это значительно, это то, чего мы все ожидали.
Выступавшие товарищи уже говорили о возможности совмещения спектакля с есенинским текстом. Театр впервые открыл Есенина как драматурга.
Сочетание интермедий с есенинским текстом допустимо. Исторически эти интермедии оправданы. Может быть, есть частности, которые можно было бы убрать, но слишком хороший текст, о котором идет речь.
Правильно высказывались пожелания о том, чтобы дополнить интермедии историческими фактами. Милица Васильевна уже говорила о необходимости отразить ужасы самодержавия. В спектакле все сосредоточено на социальных недостатках, а надо было бы отметить и ужасы самодержавия.
Зимин[812]. В спектакле есть сочетание двух стихий — трагедийной, есенинской, и той, где даны интермедии. Это сочетание удачное. Это сильно не только с эмоциональной стороны, но и с чисто исторической стороны. [Нужно], чтобы показать не только народ, но и Екатерину, и ее окружение. ‹…›
Я не согласен с тем, что тут только гротеск… Это зрелище не только смешное, но и страшное.
Здесь уже говорили о необходимости третьей интермедии. Я с этим согласен.
Эта трагедия и этот спектакль наполнены революционным пафосом, и это прекрасный подарок к 50-летию Великого Октября.
Если добавить третью интермедию, то в каком же [ее сделать] ключе? Думаю, что надо было бы показать все отвратительные стороны царизма, но будет ли эта интермедия тогда звучать так, как звучали две первые, или же она нарушит ткань спектакля?
Яшин[813]. В отношении интермедий. Все очень здорово и интересно. Есть такие разговоры, что была третья интермедия, но вы ее сами сняли. Она нужна, но я не могу сказать, какой должна быть эта третья интермедия.
«Живой»
В. Кухарский[814]. Ничего святого нет. Выставили журнал «Новый мир» как символ.
Е. Фурцева. Невозможно такой спектакль принять. Вы — писатель, ничего не создали, вас никто не знает. Мы присутствовали на ярком выражении политической пошлости. Мы высказывали опасения, что из такой повести спектакль получиться не может. Получается сцена какого-то застенка, когда Кузькина почти что пытают. Дело не в том, что критикуют руководящие кадры, это искажение действительности. Надо прийти к единому заключению: почему все ушли из колхоза? Председатель колхоза — подлец. Это называется подлость.
Трагедия Холокоста была крайне болезненной темой для Польши после Второй мировой войны. Несмотря на известные факты помощи поляков евреям, большинство польского населения, по мнению автора этой книги, занимало позицию «сторонних наблюдателей» Катастрофы. Такой постыдный опыт было трудно осознать современникам войны и их потомкам, которые охотнее мыслили себя в категориях жертв и героев. Усугубляли проблему и цензурные ограничения, введенные властями коммунистической Польши. Книга Гжегожа Низёлека посвящена истории напряженных отношений, которые связывали тему Катастрофы и польский театр.
«Нас, русских, довольно часто и в некоторых отношениях правильно сравнивают с итальянцами. Один умный немец, историк культуры прошлого столетия, говорит об Италии начала XIX века: „Небольшое число вполне развитых писателей чувствовало унижение своей нации и не могло ничем противодействовать ему, потому что массы стояли слишком низко в нравственном отношении, чтобы поддерживать их“…».
Цитаты, мысли, принципы, максимы, диалоги и афоризмы героев и героинь сериала «Летающий цирк Монти Пайтона» («Monty Python’s Flying Circus»):Когда-нибудь ты поймешь, что есть вещи поважнее, чем культура: копоть, грязь и честный трудовой пот!Мистер Олбридж, Вы размышляете над вопросом или Вы мертвы?Американское пиво – это как заниматься любовью в лодке: слишком близко к воде.В сущности, убийца – это самоубийца экстраверт.А теперь я обращаюсь к тем, кто не выключает радио на ночь: не выключайте радио на ночь.И многое другое!
В книге описана форма импровизации, которая основана на историях об обычных и не совсем обычных событиях жизни, рассказанных во время перформанса снах, воспоминаниях, фантазиях, трагедиях, фарсах - мимолетных снимках жизни реальных людей. Эта книга написана для тех, кто участвует в работе Плейбек-театра, а также для тех, кто хотел бы больше узнать о нем, о его истории, методах и возможностях.
Анализ рабочих тетрадей И.М.Смоктуновского дал автору книги уникальный шанс заглянуть в творческую лабораторию артиста, увидеть никому не показываемую работу "разминки" драматургического текста, понять круг ассоциаций, внутренние ходы, задачи и цели в той или иной сцене, посмотреть, как рождаются находки, как шаг за шагом создаются образы — Мышкина и царя Федора, Иванова и Головлева.Книга адресована как специалистам, так и всем интересующимся проблемами творчества и наследием великого актера.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.