Тафгай - [2]

Иван даже взмок от такого количества лишних размышлений в своей голове. И даже не заметил, как первое инструментальное приспособление довёл до нужной по чертежу кондиции.

- Быстрее бы обед! – Пробурчал он себе под нос.

И когда на больших белых часах, которые были прикручены высоко на стене прямо в цехе, наконец-то, маленькая стрелка показал цифру десять. Тафгаев быстро смахнув непослушную металлическую стружку со стола, сразу же, не забегая в столовую, рванул в медпункт.

- Чего тебе? – Недовольно бросила Ольга Борисовна, когда Иван уселся на белую кушетку.

И хотя сорокалетняя медсестра, которая ещё не утратила своей женской привлекательности, итак знала, что Тафгаеву надо, всё равно решила от заранее заведённого сценария не отступать.

- Ольгочка, милая, температуру бы померить, - хитро улыбнулся фрезеровщик. – Кажись, простудился. Вчера из реки спас утопающего, а сам на сквозняке простыл.

- Некогда сейчас, - пробурчала женщина и прошла мимо, чтобы закрыть дверь, и как только защёлка щёлкнула, сильные руки фрезеровщика тут же сжали её шикарную немного полную фигуру.

- Что ты делаешь? – Разволновалась как в первый раз Ольга Борисовна.

- У нас в инструментальном, шлифовка глухих отверстий самое ответственное дело, - горячо прошептал медицинскому работнику в ухо Иван.

- Дурной, баб тебе молодых мало что ли? - выдохнула со стоном медсестра.

- А я в паспорт не заглядываю, главное чтобы человек был хороший, - закончил короткую теоретическую вводную часть Тафгаев и приступил к практике, в которой он, возможно, был одним из лучших в городе, где родился великий писатель Максим Горький.

Чем хорош большой завод? Тем, что в нём всегда найдутся укромные места, где работягу не достанет никакой народный контроль, ни профком, ни партком, и даже мастер и тот поймает не сразу. Вот такой закуточек и был у мужиков из ремонтно-инструментального цеха. И в понедельник после обеда посидеть здесь можно было даже лучше, чем в санатории.

Вот и сейчас на столике, под который приспособили ящик из-под заготовок, поверх нежно расстеленной свежей газеты «Труд» водрузили заветный пузырёк с белой жидкостью. И пока Данилыч бегал с чайником за питьевой водой, Тафгаев расслабленно растянулся на старом в темных пятнах кресле. Напротив него на рабоче-журнальном столике Казимир Петрович, худой мужчина лет сорока, с философским спокойствием нарезал принесённые из дома солёные огурцы.

- И как только тебе врачиха даёт спиртик этот? – Недоумевал Казимир. – Я всего один раз просил у неё немного для компресса. Так меня послали неудобно куда сказать. А ты ну прямо волшебник.

- Да, к любой женщине нужен подход, - лениво протянул Иван. – Ласка. А ты Петрович, когда в последний раз с женщиной ласково обходился?

- Так? - Задумался заводчанин. – Три года назад в профилактории был грех. Даже цветок подарил, один, о!

Наконец прибежал с чайником Данилыч и в граненые стаканы сначала разлили по чуть-чуть из заветного бутылька прозрачную жидкость, а затем в пропорции три к одному долили питьевой воды. И первая партия разбавленного спирта пошла хорошо. А кружок солёного огурчика, попав на язык, своей остротой полностью замаскировал неприятный привкус самопальной заводской водки.

- Иван, - обратился Данилыч к фрезеровщику широкого профиля. – Всё стесняюсь спросить, вроде не первый день вместе трудимся, а чё у тебя фамилия такая странная, Тафгаев?

- Давай ещё по одной, - предложил Ваня, чтобы спокойно пуститься в невесёлые воспоминания детства. – Я ведь детдомовский. Подкинула меня мамка моя непутёвая к воротам детского дома, а в двери постучаться испугалась. Сбежала. Зато Брошка, собака местная, меня унюхала и давай тявкать. Тяв! Тяв! Поэтому, когда фамилию давали, сторож наш и предложил: «Давай назовём Тявкин или Тявкаев». А заведующая сказала, что не звучат такие фамилии, силы в них нет. Вот так и стал я – Тафгаев. Кстати, Иван Ивановичем в честь сторожа окрестили, который меня подобрал.

- Да силы тебе не занимать! – Поднял стакан с новой порцией разбавленного спирта Казимир Петрович. - Ну, за...

Однако чокнуться, замахнуть стопарик и закусить его огурчиком, было не суждено. На лестнице в этот тайный закуток кто-то громко заблажил по матери, опрокинув пустое ведро, которое мужики специально поставили под ноги какому-нибудь непрошенному гостю. И за несколько секунд, в укромном помещении трое выпивающих в рабочее время работяг превратились в троих политически подкованных товарищей, которые чинно и благородно читали свежую прессу.

Мастер цеха инструментальщиков Сергей Ефимович, въедливый мелкого роста мужичок сорока пяти лет, которого за глаза называли Ефимка, накрыть с поличным нарушителей само собой не успел. Он подозрительно поводил носом туда и сюда, но «Тройной одеколон» Тафгаева бил по обонянию сильнее химической атаки.

- Смотри, Ефимыч, что Америка творит, - хмыкнул Казимир Петрович, листая газету «Труд». – Никсон, собака такая, ввёл плавающий курс доллара.

- Нужно срочно собрать мужиков, - предложил Иван Тафгаев. – И заявить категорический протест от нашего ремонтно-инструментального цеха.