Таежный робинзон - [19]

Шрифт
Интервал

— Заносите девушку в дом, — распорядился Ахмад.

Раненую девушку положили на нары. Она снова была без сознания, Ахмад время от времени касался пальцами ее шеи, проверяя, есть ли пульс. Он был, но еле улавливался.

— Будем ждать, — сказал Ахмад и устало опустился на скамью. Как он мог сказать ненцам, так верившим в него, что это была первая в его жизни операция?

— Сколько будем ждать? — полюбопытствовал Савелий. На его широком лице, с несколькими волосками там, где полагается расти усам и бороде, читались тревога и облегчение.

Ахмад пожал плечами.

— Трудно сказать. Лишь бы нагноения не было. Завтра посмотрим.

— Ты уж постарайся, доктор, — просительно проговорил отец девушки. — Вылечится, хорошо платить будем. Олешка дадим.

— Э-э, дурак, — в сердцах выругался Ахмад. — Разве за такое платят?

— Дурак, совсем дурак, — согласился Савелий. — А как иначе, доктор? Дочка это моя, на все пойду ради нее. Правда, еще пять детей есть, но все равно жалко.

Ахмада позабавило рассуждение ненца. Страшное напряжение, в котором он находился все это время, спадало, и он с интересом смотрел на кочевников-оленеводов.

— Сколько лет девушке?

Савелий поразмыслил.

— Двадцать, однако, будет, — и, желая уверить доктора в правоте своих слов, привел очевидное свидетельство. — Она родилась в тот год, когда волки задрали лучшего вожака моего оленьего стада. Как раз двадцать лет назад это было.

Его спутники Терентий и Антон закивали, подтверждая слова Савелия.

— Может, двадцать один? — вопросительно проговорил Антон.

— Зачем двадцать один? — рассердился Савелий. — Двадцать! Разве ты не помнишь серого вожака Найдима?

— Тогда двадцать, — согласился Антон.

Терентий помолчал, поглядывая на трещавшую сороку.

— Однако, Варька будет жить, — высказался он утвердительно.

— Почему ты так думаешь? — осведомился Ахмад.

Терентий указал пальцем на сороку.

— Вот эта птица так говорит. Она беспокоится, просит, чтобы жизнь Варьки не уходила из тела. Если бы девушка умирала, птица улетела бы в тайгу.

Ахмад подивился такой примете, но во что только не поверишь, когда хочется, чтобы смерть отступила от молодой Варвары, которой только жить и жить.

— Дай бог, чтобы так оно и было, — проговорил он со вздохом.

— Даст, даст, — уверили его ненцы. — Вот посмотришь. Боженька — он добрый. В прошлом году Савелий как болел, мы уже думали все, хотели его в тундру отнести, чтобы песцы и волки там его съели, а он не согласился, попросил обождать, потом здоровый стал. Ясно, Бог ему помог.

Ахмада забавляли рассуждения ненцев. Он проникался уважением к этим детям природы, бесхитростным и таким искренним в своем отношении к жизни.

* * *

Ненцы прожили в его зимовье три дня. Много спали, готовили еду. Сходили в тайгу за своими ружьями и пожитками, которые оставили там, когда нужно было нести Варвару к зимовью.

— Когда ты стал жить тут, доктор? — допытывался Савелий. — Мы все знаем, но никто не говорил, что в брошенном доме появился человек.

— Давно, — признался Ахмад. — Даже не знаю, сколько уже времени. Я один, живу тихо, откуда вам знать обо мне?

— Это так, — соглашались ненцы. — А откуда пришел?

Разве скажешь им правду?!

— С геологами я работал, — сходу придумал Ахмад. — Они попросили тут пожить, починить зимовье, чтобы можно было в нем останавливаться. На следующий год начнем тут разведку на нефть.

Не всех ненцев устроило такое объяснение.

— В тайге, какая нефть? — усомнился Терентий. — В тундре надо искать.

Савелий с презрением посмотрел на него.

— У тебя ума, как у безрогого оленя. Как раз в тайге много нефти, доктор верно говорит. Она под корнями прячется. Очистил площадку от деревьев и бури на здоровье.

Ахмад каждый день менял повязки на ране девушки, распаривал листья брусники и прикладывал их к ране. Ее края были припухшими, но гноя не было, не было и гнилостного запаха. Рана понемногу затягивалась. Синие полукружья вокруг глаз у Варвары стали исчезать, губы порозовели. Ахмад варил крепкий мясной бульон и поил девушку с ложки. Она делала несколько глотков. Давал ей и отвар ягод лимонника, сильного укрепляющего средства.

Девушка оживала.

— Сорока правду говорила, — торжествующе заключил Антон.

— Птица умная, — согласился Терентий. — Правда, шумит много.

— А про доктора вы забыли? — рассердился Савелий. — Если бы не он, помогла бы ваша сорока.

— Как забудешь? — Терентий уважительно посмотрел на Ахмада. — Большой человек, знающий человек. Десять оленей заслуживает, только не возьмет, — со вздохом добавил он. — Наш шаман двадцать бы оленей попросил.

— Обманщик твой шаман, — рассудил Антон. Подумал, опроверг сам себя: — Хотя иногда помогает.

Через три дня ненцы собрались уходить.

— Пора нам, батька, — сказал Савелий. — В стойбище мужчин мало, оленей много. Смотреть за ними надо, пасти, перегонять по тундре, волки шалят. Бабы, старики да дети с этим не справятся.

Ахмад растерялся.

— Как пора? А за ней кто смотреть будет?

Он кивком головы указал на Варвару. Она уже открывала глаза и наблюдала за тем, что происходит в зимовье.

Савелий искренне удивился.

— Как кто смотреть будет? Ты доктор, ты и смотри. Поправится, потом заберем. А захочешь, у себя оставь. Женой тебе будет. Я, как отец, даю согласие.


Рекомендуем почитать
Записки. Живой дневник моей прошлой жизни

Данная книга представляет собой сборник рассуждений на различные жизненные темы. В ней через слова (стихи и прозу) выражены чувства, глубокие переживания и эмоции. Это дневник души, в котором описано всё, что обычно скрыто от посторонних. Книга будет интересна людям, которые хотят увидеть реальную жизнь и мысли простого человека. Дочитав «Записки» до конца, каждый сделает свои выводы, каждый поймёт её по-своему, сможет сам прочувствовать один значительный отрезок жизни лирического героя.


Долгая память. Путешествия. Приключения. Возвращения

В сборник «Долгая память» вошли повести и рассказы Елены Зелинской, написанные в разное время, в разном стиле – здесь и заметки паломника, и художественная проза, и гастрономический туризм. Что их объединяет? Честная позиция автора, который называет все своими именами, журналистские подробности и легкая ирония. Придуманные и непридуманные истории часто говорят об одном – о том, что в основе жизни – христианские ценности.


Мистификация

«Так как я был непосредственным участником произошедших событий, долг перед умершим другом заставляет меня взяться за написание этих строк… В самом конце прошлого года от кровоизлияния в мозг скончался Александр Евгеньевич Долматов — самый гениальный писатель нашего времени, человек странной и парадоксальной творческой судьбы…».


Насмешка любви

Автор ничего не придумывает, он описывает ту реальность, которая окружает каждого из нас. Его взгляд по-журналистски пристален, но это прозаические произведения. Есть характеры, есть судьбы, есть явления. Сквозная тема настоящего сборника рассказов – поиск смысла человеческого существования в современном мире, беспокойство и тревога за происходящее в душе.


Ирина

Устои строгого воспитания главной героини легко рушатся перед целеустремленным обаянием многоопытного морского офицера… Нечаянные лесбийские утехи, проблемы, порожденные необузданной страстью мужа и встречи с бывшим однокурсником – записным ловеласом, пробуждают потаенную эротическую сущность Ирины. Сущность эта, то возвышая, то роняя, непростыми путями ведет ее к жизненному успеху. Но слом «советской эпохи» и, захлестнувший страну криминал, диктуют свои, уже совсем другие условия выживания, которые во всей полноте раскрывают реальную неоднозначность героев романа.


Квон-Кхим-Го

Как зародилось и обрело силу, наука техникой, тактикой и стратегии на войне?Книга Квон-Кхим-Го, захватывает корень возникновения и смысл единой тщетной борьбы Хо-с-рек!Сценарий переполнен закономерностью жизни королей, их воли и влияния, причины раздора борьбы добра и зла.Чуткая любовь к родине, уважение к простым людям, отвага и бесстрашие, верная взаимная любовь, дают большее – жить для людей.Боевое искусство Хо-с-рек, находит последователей с чистыми помыслами, жизнью бесстрашия, не отворачиваясь от причин.Сценарий не подтверждён, но похожи мотивы.Ничего не бывает просто так, огонёк непрестанно зовёт.Нет ничего выше доблести, множить добро.