Таежный робинзон - [18]

Ахмад знал, что за тайгой в тундре живут ненцы и эвенки, кочуют, разводят оленей и в тайге появляются редко.

Он удивленно смотрел на них, они также удивленно глядели на него.

— Здравствуй, отец, — сказал почтительно один из пришедших.

— Здравствуйте, — отозвался Ахмад. Бородатый, с проседью в волосах, он, действительно, мог уже именоваться отцом, а то и дедом. — Входите.

Незнакомцы вошли во двор, положили сверток на землю.

Ахмад молчал, ожидая объяснения.

— Мы — ненцы, — сказал один из пришедших. — Я — Савелий, а это — Васька и Антон. Беда у нас, батька.

— Что случилось?

— Наше становище там, — Савелий махнул рукой в сторону. — Чумы там стоят, олешки бегают. Хотим перейти на новое кочевье, решили пройти сквозь тайгу, посмотреть короткую дорогу. Очень большой тайга оказалась, застряли в ней. Это моя дочь, — Савелий указал головой на сверток. — Перелезала через завал, упала, ружье выстрелило, сильно ранило ее. Помогать надо.

Ахмад растерялся.

— Но я не доктор. В больницу надо.

— Какая больница тут? — возразил Савелий. — Тысячу километров идти надо, и то не найдешь.

— Чем же я могу помочь?

— Смотри ее, лечи, а то совсем умрет.

Ахмад недоуменно смотрел на Савелия.

— Ты русский, — сказал тот. — Грамотный. Русские все умеют.

Ахмад Расулов мог бы сказать, что он-то как раз и не русский и к медицине никакого отношения не имеет, но это значило бы — терять время, а раненая девушка и впрямь может помереть. Если уже не умерла, потому что лежала молча, не шевелясь и не издавая никаких звуков.

— Что же вы ее на землю положили? Несите на крыльцо.

Ахмад постелил на крыльце меховую полость, на нее положили девушку. Она была без сознания, глаза запали, синие тени окружали их, синими были и губы.

«Не выживет», — подумал Ахмад.

— Крови много потеряла?

— Достаточно, батька, — согласился Савелий.

— Куда ранило?

— В плечо, однако.

Развернули одеяло, в которое была закутана девушка. Ее одежда была пропитана кровью. Ножом разрезали меховую куртку, матерчатую рубашку, открыли рану. Выстрел пришелся между плечом и грудиной, и это ободрило Ахмада. Значит, кости не повреждены. Судя по всему, ружье было заряжено пулей, дробь разворотила бы мышцы.

— Жакан, не дробь? — спросил Ахмад.

Савелий посмотрел на него с уважением. Русский доктор сразу определил, чем ранена дочь, разбирается, стало быть, надежда есть.

— Жакан, как есть, жакан, — подтвердил Савелий. — Молодец, батька.

Его спутники стояли поодаль и молча следили за действиями Ахмада.

Повернули девушку на бок, выходного отверстия пули не было.

Ахмад покачал головой.

— Плохо, пуля осталась в ране.

— Куда хуже, — согласился Савелий. — Совсем плохо. Что будем делать, доктор?

Ахмаду хотелось сказать, что лучше всего оставить девушку в покое, жить ей осталось считанные часы. Мало того, что потеряно много крови, так еще выстрел в упор вызвал сильное потрясение. Но все в нем протестовало против такой мысли. Сам он боролся за свою жизнь и просто не имел права не попытаться спасти девушку.

— Нужно вытащить пулю, — сказал он. — Иначе нагноение будет, рана не заживет.

Савелий с надеждой посмотрел на него.

— Доставай, доктор. Зачем ей пуля? Ты лучше знаешь, что нужно делать.

Как раз этого Ахмад и не знал, но времени на колебания не было.

— Девушка может не выдержать боли, — предупредил он.

— И так помрет, и так помрет, — рассудил ее отец. — Давай, пробовать будем.

— Доставай нож, — попросил он.

Савелий протянул ему свой охотничий нож, большой, с блестящим лезвием, острый, как бритва.

Ахмад прокалил лезвие на огне, протер его самогоном.

— Держите девушку, — приказал он.

Ненцы прижали девушку к доскам крыльца.

Ахмад примерился, разрезал рану. Потекла кровь, запузырилась. В глубине раны он увидел кончик пули, но ухватить ее не смог. Сделал разрез пошире. Девушка стонала, но лежала неподвижно, с закрытыми глазами, и тяжело, со всхлипами, дышала.

Ахмад снова и снова пытался вытащить пулю, но она была скользкой от крови и всякий раз срывалась.

Ему было жарко, он вспотел от волнения, и незаметно для себя ругался по-таджикски. Ненцы с уважением прислушивались к его словам, полагая, что доктор говорит на своем, медицинском языке.

Наконец, Ахмад сумел захватить пулю ногтями и извлек ее из раны. Она была большая, в два сустава на пальце, и Ахмад удивился, что не пробила плечо насквозь.

— Пороха в патроне было мало? — спросил он.

— Совсем мало, — согласился Савелий. — Охота кончилась, бережем порох.

— Ваше счастье.

Ахмад стянул края раны и суровой ниткой наложил четыре шва. Потом промыл рану самогоном, она уже не кровоточила, засыпал порошком ромашки, надеясь на ее обеззараживающие свойства. Разорвал чистую рубашку на длинные ленты, наложил на рану матерчатый тампон, а потом перевязал плечо девушки.

Ненцы во все глаза смотрели на его действия. Савелий то и дело вытирал у него пот со лба обрывком цветной тряпки.

— Все, — сказал Ахмад, с трудом разгибая затекшую спину. Он не видел ни ясного летнего дня, ни сороки, которая сидела на ветке рябины поблизости и надоедливо стрекотала.

— Молодец, доктор, — уважительно проговорил Савелий. — Ученый человек. Теперь что делать будем?