Таежным фарватером - [7]

У нас остается последний вопрос. Он, как говорится, к «делу» не относился. Мы хотим спросить бывалого геолога о смысле поиска. Вот этот человек прожил большую жизнь. Доволен ли он ею? Или о чем-то сожалеет? Конечно, на такую деликатную тему лучше говорить где-нибудь на привале, у костра. В конце концов надо иметь какое-то право спрашивать об этом. Право? Но ведь мы тоже «народ бродячий», как поется в песне геологов. И мы спрашиваем:

— А если б пришлось повторить все сначала?..

Юрий Георгиевич усмехается. Впервые за трехчасовую беседу мы видим его улыбку — открытую и располагающую.

— Ни о чем не сожалею. И согласился бы повторить все сначала. И снова стал бы геологом, чтобы искать и ошибаться, находить и быть счастливым. Таким вот меня сделала Сибирь. Да не только меня. Жена тоже геолог. Сын Юрий работает в геологической партии на Севере. Маша, дочь, собирается тоже нефтяником стать — учится в Москве. Даже внук Юрка играет не в космонавтов, а в геологов. Правда, когда подрастет, едва ли на его долю останутся открытия. Во всяком случае на суше. Придется искать нефть только под океанами. Или на других планетах.

Золотая мачта

— Борис! Зачем ты снял винт?!

В голосе старшего по возрасту и званию в экипаже «Горизонта» звучат металлические нотки.

— Винт?.. Я не снимал его.

— А где же он?

Владимир снова падает ниц, и из-под катера доносится его потерянный голос:

— Где же винт?!!

Мы заползаем вместе под сухое днище «Горизонта», стоящего на кильблоках. Над головой — обшивка катера, которая в дни его молодости была выкрашена в ядовито-красный цвет. В кормовой части торчит из днища гребной вал. И теперь уже не вал, а какая-то ржавая металлическая палка, ибо нет на прежнем месте винта.

Вчера еще был, а вот теперь — нет. И все тут!

Куда же подевалось наше божество из бронзы, которому мы поклонялись денно и нощно во время путешествия? Ничто другое не берегли так, как этот винт. Мы ли не обходили мели и всякие подозрительные места? Какую бдительность проявляли, подплывая к берегу! Глаз не спускали с фарватера — лишь бы не напороться на топляк… И все для того, чтобы уберечь винт.

Когда контейнер с нашим катером малой скоростью двигался из Перми — места последней, остановки — в Тюмень, мы молили всех святых, чтобы у железнодорожной платформы оказались помягче рессоры. Ведь на одной из платформ — запакованный «Горизонт», привыкший передвигаться по «мягкой», водной дороге. Когда машинист тепловоза привел в Тюменский речной порт состав и начал туда-сюда гонять вагоны, каждый стук буферов был для нас ударом в сердце. Что-то останется от бортов «Горизонта»? Когда подтянули, наконец, платформу под портальный кран и приподняли контейнер, мы готовы были расстелить на земле собственные рубашки. Разве мы не понимали, что нашему другу лучше в шторм окунуться, чем парить в воздухе или стоять на земле?

Тюменские грузчики знают свое дело. Они только снисходительно улыбались в ответ на нашу мольбу помягче приземлить катер. Но нам было не по себе от этой снисходительности. Мы рисовали себе мрачную картину: вскроем контейнер, а там катер лежит «на животе», гребной вал сломан, как спичка, а трехлопастный винт смят в лепешку…

Опасались, однако, зря. Сняли «упаковку» с катера — целехонек! И винт тоже. Ни одной царапины.

Целый день провозились с «Горизонтом», который стоял на кильблоках меж железнодорожных путей в шумном порту. Собирались назавтра спустить катер на воду и сказать «до свидания» гостеприимной Тюмени.

И вот выходило, что поторопились прощаться. Видно, ночью снял кто-то винт с катера. И сделал это умело. А мы заметили пропажу не сразу. Только тогда, когда стали подводить под днище стропы — тяжеленные пеньковые канаты, чтобы кран перенес «Горизонт» на реку.

В общем, был винт — и нет винта! И от этого волнуются — даже больше нас самих — грузчики, железнодорожники. Главный инженер порта Семен Шустер только и промолвил:

— Давненько у нас такого не бывало.

Ну добро бы пропал спасательный круг или прожектор. О ящике с инструментами не стали бы горевать. Даже если б штурвал сняли — пусть. А то винт! Куда же без него?

— Ладно, будет винт! — сказал главный инженер. — Сниму со своего катера на подводных крыльях.

— Да, нет! Надо с этим разобраться, — вмешивается молодой крановщик, который спустился из своей кабины. — Кто это мог взять?

— Я с ночной смены остался. Так вот видел, как помощник машиниста со свертком из порта выходил. Не он ли грешным делом?.. — сообщает один из грузчиков.

— У него, однако, такой же катер, — добавляет кто-то.

— Кончу смену — поедем к этому поммашинисту, — решает за нас крановщик.

Мы готовы ехать куда угодно и к кому угодно. Как же без винта? И вот вместе с крановщиком, о котором узнаем, что зовут его Геннадием и что он недавно демобилизовался с пограничной заставы, отправляемся на поиски винта.

Геннадий обещает, что дорога будет не дальней.

— Мне рассказали, где он живет, и я сверху, из кабины, разглядел его дом.

Мы шагаем по мосту и попадаем в заречную часть города — Затюменку, как называют ее здесь. Идем улицей, что тянется вдоль Туры. И сразу замечаем, как много тут лодок. Они стоят на воде, во дворах под навесами, в палисадниках, даже посреди улицы. Уж каких только посудин нет тут?! Дюралевые «казанки» и штопаные-перештопанные обласки, самодельные катера и судовые шлюпки под парусом, вятские полуглиссеры и байдарки… Прямо не улица — речной музей под открытым небом. Нигде не встречали мы столь могучего «малого» флота. Видно, здесь лодочный мотор предпочитают всякому другому. Даже автомобильному. Пожалуй, живя у воды, нельзя иначе.