Таежным фарватером - [9]

Сигнал будильника — смена вахты. На нашем судне это выглядит так. Капитан освобождает сидение за штурвалом первому помощнику и сам становится первым помощником, а бывший доселе первый помощник превращается в капитана. Последний, кстати, никогда не забывает перевести стрелку будильника на четыре часа вперед.

В общем-то, смена вахты мало что меняет. По правде говоря, это «игра в моряков». В конце концов если у нас принято именовать руль штурвалом и наши тела прикрывают тельняшки, а не какие-то гражданские майки, то почему бы не завести собственные склянки и смену вахт?

Однако, повторяем, все это мало что меняет. После смены вахты забот у экипажа выше головы. На сибирских реках чуть зазеваешься — пеняй на себя. Потому ни на секунду не сводит глаз с фарватера и лоции капитан «Горизонта». Посадить катер на мель, напороться на топляк, не уберечься от волны встречного теплохода — это грозит не только потерей престижа в глазах экипажа. И хорошо, если вахта твоя выпадает на светлую часть суток. Хуже ночью. А уж совсем худо под беззвездным небом. Правда, не по звездам курс прокладываешь. Но все же ночные светила — добрые спутники. Впрочем, и ночные и дневные вахты — обоим поровну.

Когда капитан сидит за штурвалом и солидно (а порой и без надобности) прикладывает к глазам двенадцатикратный бинокль, первый помощник мечтает хотя бы на часок сомкнуть глаза, расстелив спальный мешок позади рулевого отсека — в заднем кокпите. А поспать редко удается. Мечется он от кормы до носа, перепрыгивает через рюкзаки, балансирует на канистрах, исполняя приказания капитана. Ему же кроме почетной должности помкапитана положено быть еще штурманом, мотористом, боцманом, сигнальщиком, коком, метеорологом, культпросветработником, медсестрой… Где уж тут отдохнуть и подготовиться к капитанской вахте.

Так было на Свири и Ладожском озере, на волжских и камских плесах. Так вот и тут, на Туре и Тоболе. Остаются за кормой реки и водохранилища, города и стройки, а распорядок на борту «Горизонта» прежний. Третью навигацию голосисто звенит будильник каждые четыре часа. Звенит, что бы ни было вокруг. И остается лишь удивляться, как эта заведенная традиция смены вахт до сих пор не рассорила нас. У каждого ведь свои наклонности, привычки и вкусы. Но не было еще такого, чтобы капитан упрекнул помощника, а помощник — капитана.

Первая смена вахты на Туре проходит километрах в восьмидесяти от Тюмени. И тот, кто отстоял ее (вернее, отсидел!), может засвидетельствовать еще раз: этой реке не дано восхитить путешественника. Пожалуй, не было на нашем пути от балтийских фортов более пустынного и безлесного водного простора. Единственное место, заставившее сбавить ход и взяться за фотоаппараты, — устье Пышмы. Эта уральская речушка при впадении в Туру преподносит последней превосходный подарок — два высоких островерхих яра, опушенных березами и соснами.

А потом опять за бортом остаются все те же песчаные косы, боны, ограждающие лесогавани, отмелые пески и пологие яры, полузапруды — то грунтовые, то хворостяные, то каменные звучные перекаты — Грязнухинский, Спорный, Подбулыгинский. Неторопливо выписывает Тура петли среди пойменных низин и кустарников. Она, кажется, и нам предлагает принять ее размеренный темп течения.

Первыми напоминают нам о превратностях пути оводы, или пауты, как называют их в Сибири. Эти речные пираты без труда обнаружили наш катер и нагрянули тучей.

После первой же атаки мы дрогнули. Стремительных кровопийц не смущали наши отчаянные размахивания рубашками. Пока вот так молотишь по воздуху, откуда-то подкрадывается крылатый нахал и вонзает в твое тело свои челюсти. Кусает так, что ты вздрагиваешь, словно прикоснулся к оголенному электропроводу. А тебе надо вести катер! По фарватеру.

Мы пробуем все способы борьбы с паутами: мажемся всевозможными антикомариными препаратами и даже зубной пастой, ныряем с катера в воду и стараемся подолгу не появляться на поверхности, пытаемся на максимальной скорости удрать от преследователей, в полуденный зной одеваем на себя весь запас теплых вещей. Все тщетно! Наш интеллект, обогащенный высшей школой, бессилен против насекомых, по сравнению с которыми осы и пчелы — невинные букашки. И только позже, пролив немало крови и украсив свои тела сумасшедшей татуировкой, находим верный и единственный способ борьбы с паутами — не обращать на них внимания.

Занятые однажды поединком с речными пиратами, мы не заметили, как попали из Туры в Тобол. И сразу просторнее становится на воде. Берега отодвигаются. Налетает откуда-то спасительный ветер. Он и разгоняет досадливых паутов.

Характер у Тобола явно энергичнее, чем у Туры. Это заметно по стремнине. А вот берега по-прежнему однообразны и невеселы: низкие, чуть ли не вровень с водой. Однако чаще, чем Тура, принимает река притоки. И все со звучными именами — Плавная, Кокуй, Старый Тобол, Цинуд, Бабасан, Турба, Подъемка, Эртигарка. Встречаются паромные переправы. Запоминается деревня с невероятным названием — Пинжаки.

Впервые с начала плавания встречаем остров — вытянутую средь воды полоску песка, заросшую неистребимым тальником. Пристаем к острову и на его роскошном девственном пляже чертим веслом стометровую надпись: «Здравствуй, Тобол!» Пожалуй, этот автограф сотрет только весеннее половодье.