Таежные встречи - [41]
Тропа, по которой мы шли, вывела нас на верх пологого хребта и, не меняя направления, потянулась прямо на восток. Солнце продолжало немилосердно палить. Мы торопились, зная, что по пути к реке, на расстоянии двадцати километров, нигде не сможем утолить жажду, а следовательно, и отдохнуть. Наши собаки Чирва и её сын Майто буквально изнывали от жары.
Тиманчик меньше заботился о себе, чем о своих собаках. Хорошая собака для эвенка — это его друг в походах, это благополучие всей семьи. Только неудачник живёт в тайге без лайки, — говорят эвенки.
В каждом распадке собаки бросались искать воду, но напрасно. Вот уже третья неделя, как на небе не появлялись облака, и влага исчезла, её нет в распадках, в мелких ключах, даже таёжные речонки обмелели до неузнаваемости.
Не доходя километров десять до реки, мы, пересекая высохший ручей, вдруг услышали лай. Зная, что наши зверовые собаки не облаивают птиц, бурундуков, а белку — только в охотничий сезон, и что в этом районе не бывает сохатого, — подумали о медведе. При мысли, что собаки держат косолапого, слетела усталость и сердце забилось знакомой тревогой. Ещё несколько минут, и мы, оставив рюкзаки на тропе, бросились на лай. Чем ближе подбирались мы к собакам, тем осторожнее вели себя; стараясь быть незамеченными. То ползли бесшумно по траве, то, нагнувшись, пробирались по чаще, а лай становился всё слышнее, всё настойчивее. Вот мы уже совсем близко, метрах в ста. До слуха доносился треск сучьев и возня. Ползём ещё вперёд. У меня в руках готовое к выстрелу ружьё.
— Нет, не медведь, — произнёс громко мой спутник, поднимаясь во весь рост, и минуты напряжения сразу оборвались. Я тоже встал, и какое-то непонятное разочарование овладело мной. Собаки, увидев нас, начали лаять с ещё большим азартом. Мы подошли к ним. Предметом их внимания был небольшой ворох наносника, обнимавший корни старой ели. Видимо, в дождливое время ручей, в русле которого мы находились, заполняется водой, иначе наносник никак не мог бы попасть под ель. Но странно: собаки, до крови разорвав морды, грызли зубами палки, работали лапами, пытаясь разбросать этот наносник и проникнуть вглубь. Сколько было азарта в их работе! Мы не могли понять, кого они загнали туда. Когда же собаки были пойманы, несмотря на их страшное возмущение, я заглянул под наносник. Странный звук донёсся до моего слуха. Он напомнил мне ворчание кошки, когда у неё пытаются отобрать кусок мяса, который она только что стащила из-под рук хозяйки. Я долго всматривался в темноту и, наконец, увидел две пары светящихся точек, прямо смотревших на меня. Ещё несколько секунд, и в корнях ели я заметил две усатые мордочки. Собаки, увидев, что я пытаюсь разобрать наносник, стали ещё более нетерпеливы.
— Наверно, маленький рысь, — сказал Тиманчик, не заглядывая внутрь. — Тут, видишь, всякие разные косточки есть, это они кушают.
Он оказался прав. Под елью, корни которой прикрывались наносником и хламом, прятались маленькие рыси.
Мы решили разобрать сушник и унести малышей к себе на стойбище. Сколько в глазах этих крошечных животных было страха и возмущения, когда мы добрались до них. Прижавшись друг к другу спинками, они дружно отбивались от нас лапками и злобно, как взрослые, ворчали. Я снял гимнастёрку, завязал воротник, и мы пленили малышей.
Солнце было в зените. В тайге стало душно, даже в тени не было прохлады. Хотелось пить, но мы могли только мечтать о тех блаженных минутах, когда, наконец, доберёмся до воды. Я приподнял свою ношу и хотел было итти, но Тиманчик остановил меня.
— Наверно, близко вода есть, без воды рысь тут жить не может, — сказал он и стал внимательно всматриваться в окружающую обстановку.
Действительно, ведь не могли же малыши жить без воды, тем более, что они уже питались мясом. Тиманчик быстро, что свойственно эвенку, разыскал еле уловимую глазом тропу и пошёл по ней. Освобождённые собаки побежали вперёд. Вдруг снова раздался лай, и до слуха долетел треск и шум.
— Не старая ли рысь? — подумал я.
Когда шум стих, мы разыскали воду, вернее маленькое болотце, к которому ходили на водопой рысята. Вода в нём была далеко не свежая и тёплая, но мы, правда без наслаждения, всё же утолили жажду.
Через полчаса мы продолжали свой путь по тропе. Собак ещё не было. Малышей я нёс в рюкзаке, который мы освободили для них. Малейший толчок и неловкое движение рюкзака раздражали их. Они, не переставая, ворчали, выражая этим своё негодование.
Солнце уже склонилось к лесу, но жара не уменьшилась, и мы снова изнывали от жажды. Я старался не думать о воде, но мысли о ней, как назойливая мошкара, неотступно преследовала. Наконец, — это было уже вечером, — пологий хребет кончился, и мы стали спускаться в долину.
Ничего не хотелось, кроме воды и прохлады, даже предстоящий отдых после длительного пути не соблазнял нас.
Но вот окончился крутой спуск, скоро остался позади и сосновый бор, граничащий с береговыми елями. Ещё полкилометра пути, показавшегося нам бесконечным, — и мы увидели знакомую поляну, затем услышали и долгожданный шум реки. Только тут нас догнали собаки. Не задерживаясь на поляне, мы добрались до реки и дали волю своим желаниям. Мы пили, купались, радуясь, как дети, прохладе. Много ли человеку нужно! Буквально через десять минут на наших лицах уже не осталось и следа от усталости.
