Таежная полиция - [61]

Через несколько минут запах гари стал отчетливо ощущаться, а потом и звуки топоров. Татьяна, кажется, все поняла и теснее прижалась к мужчине, надеясь, что ее мучения скоро кончатся.

Взгляду Гурова открылась большая поляна. Слева у густого леса расположились три основательных бревенчатых дома с надворным постройками, огороженными тыном. Правее вспаханные участки земли, луговые участки, зеленевшие травой. А прямо на краю, откуда Гуров с Татьяной появились, двое мужчин рубили ветки и складывали в большой костер. В стороне валялись оттащенные и очищенные от ветвей бревна свежесрубленных деревьев.

Бородатые лица мужиков сразу же повернулись в сторону путников. Они почти одновременно воткнули топоры в бревна и, отряхивая и обтирая о штаны ладони, направились навстречу. Вблизи оказалось, что это старики. Одному было лет семьдесят, второму и того больше, но оба были крепкими, подвижными и какими-то жилистыми.

– Давай, – махнул рукой один из стариков, бегло осмотрев гостей, – давай к дому, вон туда.

Старик легкой рысцой побежал впереди лошади, а его напарник стал подбирать топоры. Гуров подъехал к дому и понял, что сил у него спуститься самому с лошади практически нет. Две женщины в темных платках вышли на крыльцо, глянули на старика, спешившего к ним, и на путников. Наверное, по виду гостей они все поняли, потому что молча кинулись помогать спускать Татьяну на землю. Одна прикоснулась ладонью ко лбу девушки, что-то тихо запричитала и повела Татьяну в дом. Старик придержал стремя, пока Гуров спускался с седла.

– Беда, что ли, какая приключилась? – спросил старик. – Никак без лошади остались, без скарба…

– Беда, отец, – подтвердил Гуров. – Девчонка простудилась, температура у нее высокая.

– Ну-ну, – успокоил старик, – это дело поправимое, чай, не помрет. Ты сам-то давай вон туда. Ишь, ноги не держат. Скоко ден-то ехали без еды?

Гурова проводили в соседний дом, посадили за стол, спиной к теплой печке. Тут же на столе появилась большая глиняная кружка с чем-то горячим, отдающим травами. Гуров машинально стал пить, держа посудину обеими ладонями. Старики расспросами не мучили, выяснив только, что в тайге не осталось никого, кому бы срочно нужна была помощь. Так же машинально Гуров выхлебал что-то жидкое, то ли суп, то ли мясной бульон. Потом старики помогли ему раздеться и уложили на широкую лавку, бросив на нее старый матрас и овчинный тулуп. Гуров, не раздеваясь, улегся и сразу провалился в сон, как в небытие.

Утро ударило солнцем в глаза. Лицу было тепло и приятно, даже есть не хотелось. Лев попытался потянуться, но тело отозвалось ломотой в каждой косточке. В комнате кто-то гремел посудой, ведрами. А еще тут вкусно пахло.

– Доброе вам утро, дядечка, – послышался сипловатый женский голос.

Гуров открыл глаза. У окна перед кухонным самодельным струганым столом хозяйничала женщина неопределенного возраста, лет тридцати или сорока. С мягкой улыбкой она смотрела на гостя.

– Нешто болит все? Ниче, щас старики вам баньку соорудят. Быстро на ноги поставят. Как молоденький будете.

– Доброе утро, – ответил Гуров и с кряхтеньем попытался сесть на лавке. – А я вроде и так не старенький.

– Так не малый же, – рассудила женщина.

– А как спутница моя, Татьяна?

– Спит. Полночи мы с ней маялись, никак жар не спадал. Теперь хорошо, спит она.

Гуров сидел, свесив ноги с лавки. Голова была как чугунная, несмотря на то что проспал он явно больше двенадцати часов. Но преобладали среди всех его ощущений только два: то, что он страшно потный и грязный, а еще голодный, как волк.

Со скрипом открылась тяжелая дубовая входная дверь, и в горнице появился вчерашний старик. На ногах обрезанные валенки, под распахнутой фуфайкой нательная рубаха. На груди маленький деревянный крестик на бечевке. Поглядев на гостя прищуренными водянистыми глазами, он одобрительно сказал:

– Отоспался, что ли, мил-человек? Ну, тадыкось пошли. Сейчас мы тебя в божеский вид приведем.

Баня была маленькая, но парок был хорош. То ли квасом окатили накаленные камни, то ли травяным отваром. Отмывался Гуров в три захода, с промежуточным окатыванием холодной водой. Тело горело как ошпаренное, и от перепада температур, и от настоящих лыковых мочал, и от хорошего березового веника.

В предбаннике он своих вещей не увидел. Ему подали старенькое латаное, но чистое исподнее: рубаху и кальсоны, каких он не видел лет сорок. Накинув на плечи старенький ватник и подсунув для ног валенки, Гурова повели в горницу. Оказывается, для него тут постелили на скобленый стол чистую скатерть, на которой красовался медный самовар.

Гуров ожидал и даже надеялся увидеть румяную картошечку с лучком, капустку квашеную, мясо и штоф водочки. Но его ждала пшенная каша, приправленная кислым молоком, и черный хлеб. Старики, наверное, поняли по лицу гостя, что не так, и быстро внесли ясность. Посчитали они, что вредна для него сегодня такая тяжелая пища после почти двухдневного голодания. А вот каша и кислое молоко – самое то, что для желудка нужно. И чаю горячего побольше.

– Ну, теперь сказывай, что за беда с вами приключилась, – велел старший старик, убедившись, что тарелка гостя опустела.