Таежная богиня - [26]

За первым, коротеньким, вздохом последовал второй, третий, и вот Никита уже дышал. С каждой новой порцией воздуха в него словно вливался густой дурманящий запах чего-то знакомого. Мимо него уже два раза проходили то студенты, то сама Лера, не замечая его в густых кустах. А он все еще не мог подать голос. Запах заполнял его, кружил голову, клонил ко сну.

— Вот он! — наконец раздался голос над самой его головой. — Эй, с ним, кажется плохо.

— Смотри-ка, как он в мох впечатался! Он что, упал с дерева? Никита, ты как?! Только не вставай. — Это подскочил круглолицый Женя. — Шевельни пальцами. Порядок. Теперь попробуй руку поднять. Отлично. Другую. Теперь ногу, другую. Ну что ж, попробуй перевернуться на грудь. Нормально. Повезло тебе. Я бы не смог попасть между этих двух булыжников. И еще, опоздай мы, багульник бы тебя погубил.

— Что? Какой багульник? — едва проговорил Никита.

— Как какой, а среди чего ты лежал-то? Это и есть багульник. Разве не чувствуешь его запах?

— Так это он так пахнет?

— Он, родимый, он. Он такой запах напускает, что не только голова заболит, но и коньки можно отбросить. Во как! Вставай.

— Лер, а ты помнишь, спрашивала, чем это у меня на чердаке пахнет? Помнишь, нет? — спросил Никита, медленно вставая

— Ну?!

— Так вот этим багульником и пахло.

— А откуда ему там взяться?

— Кто его знает?

На бывший прииск ребята вышли в сумерках, мокрые насквозь. Наука все-таки подвела Виталия Павловича, дождь не прекратился.

Зато на следующее утро Валерия проснулась от звонкого пения птиц и кузнечиков. В тусклое маленькое оконце билось снаружи солнце, а изнутри мухи и бабочки. Диагональ яркого луча перечеркивала пространство избы и упиралась в рюкзаки, сваленные у входа. В этом луче, поблескивая, точно маленькие алмазы, играли миллионы пылинок, наполняя своей энергией и радостью все вокруг. Валерия потянулась и вскрикнула. Все ее тело ныло от тупой глубокой боли. Тихо охая, девушка поднялась и с трудом пошла к двери.

Выйдя из избы, Валерия забыла про боль... Растерявшаяся, ошеломленная увиденным, она стояла и не верила глазам. Небо было чистым. Все было залито золотистым светом. Но самым невообразимым в этом сиянии была могучая, сплошная синяя стена — Уральский хребет. “А какой же тогда Денежкин!” — мелькнуло в голове Валерии, и она торопливо обошла избу. Обошла, подняла глаза — и по спине пробежал озноб. Закрывая половину неба, гигантской глыбой нависла огромная гора Денежкин Камень. Вот теперь Валерия испугалась масштабов Урала, испугалась того, что сама накануне совершила — поднялась на этого каменного монстра. Она еще долго приходила в себя, но праздничное пение птиц, уютный запах кофе, радостные голоса и улыбки студентов вернули ее в повседневность.

Собираясь умыться, Валерия пошла к реке. Войдя в прибрежную траву, она так и застыла на месте. Каждая иголочка, травинка, листик были промыты до блеска и усыпаны прозрачными искрящимися каплями, словно самоцветами. Они удобно лежали в ложбинках, углублениях и мохнатинках растений, дрожали в паутинках. Опустившись на колени, она рассматривала их на просвет. Лучи утреннего солнца, проходя сквозь капельки бывшего дождя, выдавали живую, меняющуюся каждое мгновение гамму невероятных цветов и оттенков. Девушка не подозревала, что это волшебное многоцветие она увидит здесь, на севере Урала. “Как это у Северянина?! — на секунду задумалась Валерия. — Ах, да!

Кружевеет, розовеет утром лес,

Паучок по паутинке вверх полез.

Бриллиантится веселая роса;

Что за воздух! что за свет! что за краса!

Продекламировав вслух стихи, девушка звонко рассмеялась и спустилась к реке...

— Никита? — студенты повернулись к Валерии. — Так он давно ушел, даже чай не стал пить, с этим, как его, ну, желтым ящиком своим.

— Этюдником, — моментально обидевшись на Гердова, сказала Валерия.

Никита работал. Встав с первыми лучами и ошалев от увиденного, не удержался, схватил этюдник и забыл обо всем на свете. Виды потрясли его. На фон фиолетовой горной гряды с рваным контуром вершин гармонично накладывались силуэт за силуэтом предшествующие ей отроги и сопки. Сначала шли скалистые, потом заросшие лесом и, как завершение многоплановости пейзажа, — сразу за рекой пышный ельник с колючими вершинками.

Изголодавшийся по работе Никита делал набросок за наброском. Он не чувствовал ни времени, ни усталости, ни голода. Однако постепенно творческий зуд стал спадать. Появились сомнения. Как бы он ни выстраивал композицию очередного этюда, все они походили на учебные работы, в них чего-то не хватало. Не было ощущения новизны, при несомненной экзотичности натуры попросту отсутствовала идея. Этюды с неплохими, как ему сначала казалось, крепкими планами, настроением, характером начинали его разочаровывать. Наконец, сложив в этюдник работы, краски и кисти, Никита удобно уселся на раскладной стульчик, неспешно закурил и задумался.

“Чего я хочу? Повторить виденное? Но это невозможно! Тогда что? Провести некую параллель. А что это за параллель? Искусственный, придуманный мир с пропущенными через себя ощущениями видимого мира. Да, я хочу, чтобы вот эта дивная природа со своим характером, строгостью и дикостью, со своим ритмом и настроением, звуком и запахом переселилась в мою голову, нет, не голову, наверное, а в сердце, как-то прочувствовалась и только тогда отразилась на холсте, зажила иной жизнью.