Табор уходит - [49]

Плешка горделиво приосанился. Этот старинный молдавский танец — хору — ввел на пирушках для надзирателей он, Майор! Правда, посоветовал ему это сделать заключенный Баланеску, но тот сидит в надежной комнатке за домом Майора, и тараканов на стене считает. К тому же, Баланеску как–то признался майору, что описание этого танца он вычитал вовсе не в древних молдавских хрониках, а в книге некоего Джеральда Даррела про приключения натуралиста в Африке. Где, якобы, этот танец и исполняли чернокожие аборигены. Черт знает что, подумал Плешка. Нельзя выпускать Баланеску, понял он вдруг. Старик свое дело сделал. Недавно он закончил, наконец, поэму, которую майор Плешка намеревался преподнести своей возлюбленной, проститутке Нине. Она, работавшая в публичном доме неподалеку от карьера, никак не соглашалась ответить взаимностью на ухаживания майора. Нет, спать–то спала — работа все–таки… Но возлюбленной Плешки Нина быть не хотела.

Молодая, стройная, кокетливая, со вздернутой верхней губой и пушком над ней, она удивительно была похожа на святую Молдавии, канонизированную Кишиневской Православной Митрополией, Наталию Морару. Якобы та, еще в эпоху телевидения, интернета и прочих бесовских штучек, — которых Молдавия ныне не могла себе позволить, — вроде бы собрала народ в центре столицы, чтобы освободить Приднестровье от русских оккупантов и повела их в поход. А продажные правители ее за это сожгли, а сердце, мол, не сгорело, и его, чтоб народ не поклонялся, бросили в реку Бык. По крайней мере, официальная версия событий была такова. Состоялись события или нет на самом деле, выяснить представлялось невозможным, поскольку Государственный Архив Молдавии, а также архивы МВД и КГБ сжигали регулярно каждый год. Дым свободы от папок с делами стукачей, — подожженных стукачами, — вился над страной. В дыму пожарищ от домов, полей и церквей он, впрочем, был почти незаметен…

Так вот, Нина. Девушка попала в бордель благодаря своему дяде, который воспитывал ее после смерти родителей. Те, медсестра и медбрат, были посланы в провинцию из Кишинева, где оба закончили единственное высшее учебное заведение страны для врачей — медицинское училище. Там их научили накладывать шины, останавливать кровотечение и выписывать анальгин во всех остальных случаях. Студенты полюбили друг друга, и родили прелестную дочку, Нину. Малышка росла смешливой и прелестной хохотушкой, но характер ее резко изменился после трагичной гибели родителей. Их, во время очередной засухи, и прибытия из Москвы пяти гробов с телами строителей, погибших под рухнувшей плитой, обвинили в колдовстве. Отца Нины, Аурела Патрунджой, повесили на колодезном вороте. А мать заставили в этот самый колодец прыгнуть вниз головой. Перед самой смертью несчастных их родственник, — участвовавший в линчевании колдунов, — пообещал, что возьмет Нину к себе и устроит ее будущее.

 Мы же молдаване, добрые люди, — сказал он.

 Не звери какие, — добавил он, подняв ворот с Аурелом, отчего тот задохнулся и как–то сник.

 Прощайте, добрые люди, — сказала мать Нины, не проклинавшая сельчан из–за опасения, что они и на дочку осерчают.

 Не забывайте делать пи–пи на рану, — сказала она, — ведь в отсутствие обеззараживающих средств моча, в которой содержится много солей и минералов, может обладать дезинфицирующим эффектом.

 Ни в коем случае также не мажьте ожоги маслом, особенно растительным, — добавила она, став на край колодца со связанными руками и камнем на шее.

 Наконец, — быстро передавала бесценные знания она, — в случае, если человек, находящийся рядом с вами, находится в бессознательном состоянии, вам следует проверить функционирование его жизненных систем, приоткрыв веко и взглянув на зрачок…

 В случае если зрачок не круглый, а вертикальный, так называемый «кошачий глаз»…

 Точно ведьма, — прошелестел шепот над толпой.

 Да прыгай уже, ведьма, — добродушно сказал кто–то из толпы.

 Марьяна, стой! — вдруг воскликнула одна из женщин села.

 Да? — с надеждой обернулась мать Нины, отыскивая взглядом в толпе дочурку.

 Марьяна, тебе ведь все равно занавески не нужны, а у меня племянница замуж выходит, так я возьму? — спросила старушка.

 Да, конечно, — ответила грустно медсестра Марьяна.

 Ну, прощайте, — сказала она.

 Мама! — рванулась из толпы маленькая Ниночка.

… но было уже поздно. Только круги от всплеска по воде расходились.

С тех пор Нина, конечно, сильно выросла. Стала молодой, крепкой кобылкой, с плотно сбитыми ляжками, задорной грудью и белоснежными зубами, да гривой непокорных волос. Чисто кобылка! Разве что не ржала по лошадиному, а смеялась словно серебристый ручеек в молдавской чаще, густой да непролазной… думал Плешка, житель Молдавии, где из–за отсутствия вырубленных лесов эрозия уничтожала остатки почвы и неурожаи стали обычным делом. Ну да Бог с ними, урожаями да неурожаями. Главное наше богатство это женщины, говорили в Молдавии, отправляя дочерей в Турцию или Италию. А то и дома карьеру им делали. Так было и с Ниной. Ее дядя, — как девчонка выросла, — отдал в публичный дом, солидное заведение на двадцать пять номеров. Нина, еще в тринадцать лет согрешившая с подпаском в ночном, к новому месту жительства отнеслась с пониманием. Дядю благодарила за науку и за то, что выкормил. Обещалась отсылать ежемесячно 30 процентов заработка. Слово свое держала. Жила в комнатке на втором этаже с иконкой покровительницы своей профессии, той самой святой Натали Морару, да с видом на захламленную реку Реут. Часто слушала патефон с пластинкой чудной английской группы «Битлз». Особенно нравился Нине соленый шлягер «Энд ай лов Хер»…