Та, далекая весна - [58]

Кузьма Мешалкин опустился на колени и земно поклонился Сергунову.

Застучала родная земля Сергунова по крышке его гроба…

Говорят: чтобы жизнь не даром прожита была, нужно вырастить дерево, воспитать ребенка или написать книгу. Ничего этого не сделал Саня Сергунов: не сажал он деревьев, не было у него детей, не писал книг и прожил-то всего неполных три десятка лет, а след в душах людей оставил не малый…

А ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЛАСЬ

— Придется теперь, Кузьма Минаич, тебе председательские обязанности на себя принять. Заменить Сергунова надо, — сказал перед отъездом Пазухин Кузьме Мешалкину.

— Да разве ж я замена Сане?! — испугался он. — Ведь Саня большевик, а я что?

— Ничего не поделаешь: Сергунова не вернешь, а жизнь не останавливается. Ты человек справедливый — и решай все дела по-справедливому. А комсомольцы тебе первые помощники…

Сидят они втроем: Кузьма Мешалкин, Тимофей Говорок и Иван, разбираются в сельских делах.

— Уж больно не мастер я бумаги-то читать, — жалуется Кузьма. — Тебе, Иван, придется в них разбираться.

Иван улыбнулся, вспомнив Тихона Бакина. Тот тоже поручал ему читать бумаги и всякие распоряжения, а потом, не дослушав до конца, пускал их на раскур.

Но Кузьма с каким-то особым почтением относится к каждой бумаге, пытается с помощью Ивана разобраться во всем, что в ней написано.

Сейчас перед ними директива о подготовке школ к зиме.

— Рано чего-то об этом забеспокоились, успеем еще, — хотел было отмахнуться Тимофей. — Придет зима — будет и школа.

— Готовь сани летом, так умные люди говорят, — осуждающе глянул на него Кузьма. — Тут что сказано? Перво-наперво всех мальцов в школу собрать, ни одного не пропустить. Второе дело: обеспечить школу и дровами, и керосином. Вот о керосине — это твоя, Тимофей, забота.

— Да ведь если в городе дадут…

— Ты сделай, чтобы дали. Потому загодя нам и напоминают. Керосин, что в лавку получишь, в первую голову учителям: им тетрадки проверять надо, книги всякие читать. Дрова не велика задача — на монастырских подвезем. Опять же загодя нужно, чтоб к зиме просохли.

— Ты, Кузьма, по-хозяйски соображаешь, — с насмешливым одобрением сказал Тимофей. — Ладно, в город поеду, керосину выпрошу.

— Вот так правильно будет. Только самое что ни есть трудное — всех ребятишек собрать. Не все еще отпускают детишек-то в школу.

— Это, дядя Кузьма, поручи комсомольцам, — вызвался Иван. — Вместе с учителями обойдем все избы, учтем всех, кому в школу идти, и соберем.

— Хорошее дело! — обрадовался Кузьма.

— Хорошее-то хорошее, — вмешался Тимофей, — вы о другом подумайте: соберете по селу всех ребятишек, а кто учить будет?

— Как — кто? — удивился Кузьма. — Есть же учителя.

— Вот тут и сообрази, — сказал Говорок. — В школе два учителя, каждый два класса учит. А сгоните вы, скажем, сотни две ребят — никак не меньше наберется, — куда ж им двоим-то справиться? И то сказать: Мария Федоровна, конечно, в силах, а Митрофан Алексеевич совсем старенек — не справиться ему с такой оравой.

— Да, задача, — почесал затылок Кузьма.

— То-то вот, — удовлетворенно произнес Говорок. — Надо требовать, чтоб из города еще двух учителей слали.

— Пожалуй, надо… — нерешительно произнес Кузьма и обратился к Ивану: — Ты как, Иван, думаешь?

— По-моему, надо еще учителей. — Иван вспомнил, как мать зимой каждый вечер при свете коптилки проверяла кипу листочков, как сетовала, что трудно заниматься одновременно с двумя классами, и уверенно подтвердил: — Обязательно надо еще двух учителей.

— А где их взять? — спросил Кузьма.

— Надо написать в уездный отдел народного образования, — ответил Иван. — Уоно распоряжается учителями.

— Вот и сочиняй бумагу в это уоно, — решительно прихлопнул ладонью по столу Кузьма Мешалкин и напал на Говорка: — А ты, кооператор, не дремли — когти сорви, а чтоб как можно больше в лавку товару завезти. То сообрази: через неделю-другую страда начнется. Урожай в этом году, нечего бога гневить, хороший, будет мужик с хлебом, и на налог и на продажу останется, а все пообносились, гвоздя в хозяйстве нет, про мыло бабы забыли — глиной стирают…

Урожай действительно выдался добрый. Вовремя прошли дожди. Озимь набрала силу и стояла желтеющая, низко склоняя полновесные колосья. Не подвели и яровые: раскидисто цвела гречиха, выбросило густые метелки просо, вытянулись овсы.

Веселее, оживленнее стало на селе. Опять после заката от амбаров слышались гармошка и задорные припевки. Но не были хозяевами там комсомольцы. И надо было прийти туда, провести умную беседу, рассказать о важнейших событиях, да вот беда — не хотят девки слушать про мировую революцию. Несознательные — им бы только гармошку, притопнуть позадорнее, припевку позабористее проорать.

А разве такое к лицу членам РКСМ?

И другое, что тяжестью лежало у Ивана на душе, — не выросла ячейка за год. Петяя Лупандина еще в прошлом году приняли, а в этом — никого, как было шестеро, так и осталось шестеро. Недаром Ивану пришлось краснеть на совещании секретарей в укомоле.

О всех делах и своих сомнениях доложил Иван на комсомольском собрании.

— Вот, товарищи, такие наши дела. Сани Сергунова нет — на нас политическая ответственность. Само собой, что оставшиеся кулаки попытаются сейчас за старое взяться. Наша задача — не дать им этого, ни в чем не отступить, все равно как будто Саня с нами сейчас. Второе дело: школе надо помочь, чтобы ни один мальчишка или девчонка не остались без учебы. И третье, самое наиглавнейшее, — массовая работа среди молодежи. Как говорили в укоме: мы должны встать во главе всей сельской молодежи и вести ее за собой. Плохо у нас получается: за год ни одного человека не вовлекли в комсомол. Как секретарь укомола товарищ Власов сказал — варимся в собственном соку.