Та, далекая весна - [53]

— Так ведь, Саня, зимой дело было: знаешь, в какой цене тогда хлебушко-то был?.. То-то! И опять же все по взаимному согласию. Самовольства здесь никакого.

— Ну, вот что, — прервал его Сергунов. — К Марьиной озими близко не подходи. Соберет урожай, отдаст тебе все до зерна, что зимой у тебя брала. А за яровой клин спасибо скажет — хватит с тебя. Без твоей помощи на монастырских вспахали бы ей.

— Так ведь, милой, договор у нас был: исполу засею.

— Вымогательством это называется, Бакин, — сказал Сергунов и угрожающе глянул на Тихона. — Тебя к кулакам не приравняли, прав не лишили — не нарывайся на это.

— Куда ж тут податься? — чуть не всхлипнул Тихон и пошел к двери, там остановился, держась за скобу. — Только, милой, не по-справедливому это! — Глаза-мышата показались из своего убежища и метнулись недобро. — Греха бы, Саня, не вышло.

Сказал и дверью хлопнул.

После Марьи потянулись к Сергунову с жалобами. Не один Тихон Бакин голодной зимой пытался обобрать бедноту за пуд хлеба, данный в трудную минуту. Не учли одного — не то время, чтобы легко мужика закабалить. Пришла весна, и с ней усилилась и ненависть бедноты к живоглотам.

Самая жестокая схватка произошла у Сергунова с Макеем Парамоновым.

Больше всех Макей перекупил зимой бедняцких наделов. На это лето новых батраков подрядил. Подрядить подрядил, а с прошлогодними, с теми, что договор подписывал, не рассчитался, сослался на недород.

Рассказал об этом Сергунову Макеев батрак Егор Сизов, мужичок из соседней деревни.

— Пообещал мне Макей, слышь-ка, если урожай будет добрый, по осени рассчитаться. А у меня семейство, пить-есть надо. Пошел, поклонился ему. А он меня со двора погнал. Говорит, слышь-ка, буду приставать — ничего не даст. Чего ж теперь делать?

— Сделаем, — пообещал Сергунов. — А с другими батраками рассчитался?

— Где там! Всем на осень посулил. Нюрке — девчонке той при мне сказал: о плате еще скажешь — со двора выгоню. Она мала, мала, а день и ночь на него пластается. Баба его чем ни попадя девчонку лупит.

Послал Сергунов за Макеем сторожа Евсеича. Но Макей старика выгнал, наказав передать, что не пойдет он в Совет, что делать, дескать, ему там нечего.

— Вон как Макей заговорил! Хорошо, я к нему пойду, — поднимаясь с места, сказал угрожающе Сергунов.

И пошел. Выходя, Ивану сказал:

— Пойдем со мной. В случае, выдержки не хватит, за наган схвачусь, толкни в бок.

Макей сидел за столом в чистой горнице, перебирал какие-то бумажки. Когда вошли Сергунов с Иваном, он не проявил никакого удивления: ждал. Был он как будто совсем спокоен, только судорога пробегала по его лицу, отчего правый ус нет-нет да и подпрыгивал вверх.

— Явился! Так-то вот лучше. Стар я на твой зов бегать и охоты нет: доброго-то от тебя ничего не услышишь, — проговорил Макей, не скрывая насмешки.

Сергунов сдержался. Молча прошел к столу, сел напротив Макея. Сказал почти миролюбиво:

— Что ж, поговорим, Макей. По-доброму-то, может, в последний раз.

— Может, и в последний, — многозначительно подтвердил Макей и, поймав острый, непримиримый взгляд Сергунова, не выдержал, вспылил: — Хоть бы шапку-то свою антихристову перед святыми иконами снял, Санька!

— А это ни к чему. — Сергунов плотнее надвинул островерхий шлем с красной звездой. — Опять же говорю тебе, гражданин Парамонов, Саньки здесь нет, а есть председатель сельского Совета.

— Извиняйте, гражданин Сергунов, все время из ума вон, что вы из пастухов в большие начальники вышли. Надолго ли?

— А ты что, Макей, думаешь: роздал кое-кому десяток пудов ржи и все обратно на свой лад повернешь? Уж и на Совет, думаешь, плевать теперь можно? Подкупил всех?

Макей молча смотрел в окно, только седеющий ус несколько раз подпрыгнул.

— Так сколько хлеба роздал? — спросил его Сергунов. Не оборачиваясь от окна, Макей ответил:

— Мое дело. Мой хлеб, что хочу, то и делаю.

— Хлеб твой — раздавай, а чужую землю захватывать не дадим. Сколько наделов у голодных скупил?

— Ничего не скупал. В аренду беру. Законом это не запрещено, если по взаимному согласию.

— Нет, Макей, скупал. Голодных за глотку брал, за пуд-два весь надел норовишь захватить, весь урожай себе.

— А ты докажи! — Макей резко повернулся от окна и злыми глазами уставился на Сергунова.

— В этом труда нет. — Сергунов вытащил из нагрудного кармана гимнастерки несколько бумажек и положил перед собой. — Вот десяток заявлений от граждан села о том, что ты, Макей Парамонов, у кого за пуд, у кого за два вымогаешь земельный надел.

— Откуда у тебя эти бумажки? — каким-то не своим голосом, растерянно пробормотал Макей.

— От людей. Не хотят они теперь под твою дудку плясать. Это еще не все. С батраками прошлым летом договора подписывал?

Макей молчал, только шея его и лицо налились багровой краской.

— Расплатился с батраками, как по договорам положено?

Макей продолжал молчать. Сергунов вынул из другого кармана еще несколько бумажек.

— Вот заявления твоих батраков. Давай, Макей, так: если в три дня не выплатишь им все, что по договорам следует, передаю в суд и опишем твое имущество, гражданин Парамонов. А про землю, что пытался у людей захватить, забудь, Макей.