Та, далекая весна - [49]

— Инструктор укомола по экправу Филипп Кожин, — представился он, пожимая Ивану руку.

Встретились они на поле. Комсомольцы двоили пар на монастырских лошадях вдове-солдатке Марфе Дьячковой. За двумя плугами ходили Федя и Семен; Иван и Колька, сменившись, отдыхали под кустиком. Тут к ним и подошел инструктор укомола. Привел его Петяй Лупандин.

— Далеко вы забрались, — охнул Филипп Кожин и повалился на траву между Иваном и Колькой. — Хорошо, что комсомольца вашего повстречал, а то вовек бы не нашел.

Иван смотрел на гостя искоса, настороженно. Он не забыл встречи в упродкоме.

Но сейчас Филипп вроде был не такой, как тогда. Простой парень, без гонору. И глаза веселые, и нос пуговицей облеплен мальчишескими веснушками.

— Ты чего косо посматриваешь? — лукаво прищурил один глаз Филипп. — Вспоминаешь, как я вас тогда встретил? Признаю — плохо встретил. А ты чего хотел? Кто вас разберет, какие вы. Я ж не знал, что вы комсомольцы, да еще боевики. В общем, плюнем и забудем! Да?

— Да, — охотно согласился Иван.

Филипп сбросил фуражку, снял кожанку и, вытирая с лица пот, сказал:

— По серьезным делам я к вам: по линии экправ молодежи.

— А что это — экправ? — спросил Колька.

— Экправ — экономические права молодежи, — объяснил Филипп. — Кулаки у вас есть?

— Как не быть! — ответил Иван.

— То-то! В другое село приедешь, говорят — нет кулаков, а копнешься — живоглот на живоглоте. Батраков держат? Молодежь до восемнадцати лет.

— Есть такие, — заспешил Колька. — У Макея Парамонова Гришан Куренков хребет ломает. Да еще девчонку Нюрку держат. Говорит — из жалости: братан у нее в армии и больше никого нет. Какая уж там жалость! День и ночь девчонка надрывается, а получает только тычки да затрещины. Да разве только на одного Макея ребята пластаются!

Филипп Кожин посмотрел на них очень строго:

— Чего же вы, комсомольцы, смотрите? Почему такое допускаете? Договора с батраками заключены?

— Какие договора?

— Каждый наниматель должен заключать с батраком трудовой договор и заверить его в сельском Совете.

— Мы об этом не слышали, — признался Иван. — Не будут кулаки заключать никаких договоров.

— Заставим! — решительно отрубил Филипп Кожин. — Мы их в бараний рог скрутим.

— Скрутишь их! — вздохнул Колька. — Макей знаешь какой? Ого! Да и Захаркины не лучше.

— Скрутим! Недаром я сюда притащился. А вы, комсомольцы, перед кулаками капитулируете?

С трудом выговорив мудреное слово, Филипп Кожин опять строго посмотрел на Кольку. Ему никто не ответил.

— С этого вашего Макея и начнем.

Через час, подходя с Филиппом к селу, Иван нерешительно предложил:

— Может быть, все-таки зайдем в Совет, поговорим с Сергуновым?

— А зачем? Сами не справимся? — даже обиделся Филипп. — Товарищ Полозов сказал, что мы, комсомольцы, самостоятельно должны решать молодежные вопросы.

Раз так сказал Полозов, Иван не возражал, но в душе не перестал сомневаться в успехе разговора с Макеем: он и без того злой, а после лишения прав и вовсе озверел, на всех волком смотрит.

Макея Парамонова они застали дома. Только что отобедав, он стоял, повернувшись на красный угол, широко крестился и кланялся иконам. Рядом с ним торопливо крестилась его дородная Марфа.

— Здравствуйте, — поздоровался Филипп Кожин.

Макей не повернулся, пока не кончил креститься. Потом обернулся, сурово из-под насупленных бровей посмотрел на пришедших.

— Чего надо? — спросил, как отрубил.

— По делу к вам, гражданин Парамонов, — с металлическими нотками в голосе произнес Кожин. Он прошел к столу и уселся на лавку. — Батраки у вас есть?

— А ты что за спрос? — еще больше насупился Макей.

— Я инструктор укомола по экправу. Вот мой мандат. — Кожин протянул Макею бумажку.

— Иди ты, сукин сын, со своим мандатом!.. — хотел, видно, Макей крепко завернуть, но опомнился и закрестился на икону. — Прости, мать заступница… Я вашему сукомолу не молюсь. Ты чего в избу непрошеный приперся? Шапки с головы не снял, а под образа полез!

— Потише, гражданин Парамонов, — повысил голос Филипп Кожин.

Но Макей так рявкнул, что стекла задребезжали, а Марфа быстро-быстро закрестилась.

— Чего мне тише! Я в своей избе хозяин. Всех правое меня лишили, а в дому у себя я набольший. А ты не вводи во грех — ступай отсюда, а то… — Макей угрожающе шагнул к Кожину.

Тот с места поднялся, побледнел немного, но постарался сохранить достоинство.

— Гражданин Парамонов, вы не имеете права…

— Нет у меня правое! Стало быть, и ответа нет. Жизни могу лишить и отвечать не буду.

Не вывернись Филипп Кожин, огромная рука Макея сгребла бы его за грудки. Но он проявил завидное проворство: поднырнул под простертой рукой кулака и выскочил за дверь. Ивану ничего не оставалось, как последовать за инструктором укомола, так стремительно покинувшим поле боя.

— Вот гадина! Паразит недорезанный! — ругался Филипп Кожин, остановившись среди улицы. Взгляд у него был растерянный и даже виноватый. — Что же теперь делать?

Ивана разбирал смех: опять Филипп Кожин в важность захотел сыграть и обжегся. Сейчас он стоял перед Иваном расстроенный, готовый, кажется, заплакать, хотя и был годами двумя старше Ивана.

— Пойдем-ка к Сергунову, поговорим, — взял его за локоть Иван.