Та, далекая весна - [47]

— Неплохо жили матери убогие, — зло усмехнулся Сергунов.

— Даяния доброхотов верующих, — вздохнула мать Агафадора, подписывая акт об изъятии церковных ценностей.

— Подаяния — подаяниями, а сколько тут поту да крови мужицкой? — сказал Сергунов. — Ведь не ваш труд в этом золоте да и не тех купцов, что каждый праздник в вашей святой обители попойки устраивали.

— Бог им судья! — подняла глаза к небу монашка.

— Мы и без бога рассудим. Что ж, товарищ Колокольцев, добра много, и цена ему немалая: стоит ли на ночь глядя с ним в город ехать. Давай лучше свезем все это в сельсовет, а утром отправим вас. Надежнее будет.

— Что ж, это дельно, — согласился Колокольцев.

Драгоценности сложили в Совете. У дверей поставили вооруженный караул. Сергунов и Колокольцев расположились на ночлег здесь же.

Ивану тоже не захотелось уходить. Он только сбегал домой предупредить мать, что ночевать останется в сельсовете.

— Ты совсем от дома отбиваешься, Иванушка, — покачала головой Мария Федоровна.

— Дела, мама, дела, — пробормотал Иван, поспешно проглотил кружку молока и убежал.

Колокольцев и Сергунов сидели за столом друг против друга.

Говорил Колокольцев:

— Нажимает, Саня, нэп. Из каких щелей вылезают торгаши, никому не ведомо. Выползают и свои лавочки открывают. Будто бы и товара-то никакого не осталось, а они находят и торгуют. Купец Трушин собрался кошмоваляльную фабрику открывать.

— Разрешат? — насторожился Сергунов.

— Разрешат. Привлекаем частный капитал. Чикин ресторанчик «Не рыдай» открыл. Пьют, жрут, а из Поволжья голодные в город бредут. В чем только душа держится! На вокзале каждый день больных, обессилевших собираем и в бараки свозим. А впереди зима.

— Зачем же разрешают рестораны, частную торговлю? — не выдержал Иван.

— Чтобы использовать все резервы, — просто ответил Колокольцев. — Трудно нам сейчас — пускай частник поможет. Тут дело тоже с дальним прицелом: развернуться по-старому частному капиталу и погубить революцию не дадим, а хозяйство наладить он нам поможет. Обстановка, друзья, сложная! Налог-то хоть сдадут мужики? — обратился Колокольцев к Сергунову.

Сергунов поежился, потрепал себя за волосы.

— Навряд ли все сдадут. Плохо на полях… А если опять кулаков тряхнуть? У них еще с прошлых лет припрятано.

— Нельзя трясти, Саня, не то время. Уговорить надо, сагитировать, чтобы добровольно продали хлеб.

— Уговоришь их!

— Надо. Сегодня гибче надо быть, Саня. Придется в чем-то ладить с новыми буржуями. Ладить, но потачки не давать.

— Трудно это.

— А кто говорит, что легко?

— Что это, товарищ Колокольцев, скажи по правде, бессилие наше? Отступление перед классовым врагом?

— Нет, Саня, сила. Мы настолько укрепили Советскую власть, что можем позволить частному капиталу поработать на нас без риска, что он нас оседлает.

— Все равно кулакам воли не дам! — шлепнул ладонью о стол Сергунов.

— Воли не давай, это правильно, — согласился Колокольцев. — Кстати сказать, мы еще в вашу сельскую церковь не заглянули. Есть там что-нибудь ценное?

— Кто его знает, — ответил Сергунов. — Только едва ли. Все же завтра надо посмотреть.

— Посмотрим, — согласился Колокольцев.

Но самим ходить в церковь не пришлось. Ранним утром в Совет явился сам Евлампий, а за ним с узелком и свертком в руках — Тихон Бакин.

— Здравствуйте, граждане, — поздоровался священник, снимая шляпу.

Сергунов глянул на него настороженно, но все-таки ответил:

— Здравствуйте.

— Мы своей волей принесли ценности, что имеются в церкви и без которых мы можем обойтись при богослужении. Вот вместе с церковным старостой принесли, — указал Евлампий на Бакина.

— Погоди, погоди, — удивился Колокольцев. — Ты же, кажется, председателем сельсовета был?

— Точно, был. Только не угодил Советской власти, — степенно ответил Тихон. — Может, богу угожу.

— Мы не хотим, чтобы храм божий подвергался осквернению обыском, а потому сами жертвуем в помощь голодающим: крест серебряный золоченый, дарохранительница золотая и оклад иконы покрова божьей матери золотой с каменьями. — Называя предметы, Евлампий раскладывал их на столе перед Колокольцевым. — Мы понимаем, какое бедствие обрушилось на землю русскую, и готовы отдать все, чтобы спасти от голодной смерти братьев наших, православных христиан.

Колокольцев поморщился от поповской проповеди, но только спросил:

— Больше никаких ценностей в церкви не осталось?

— Все здесь. Церковный староста может подтвердить это.

— Да, да, истинно так, — закивал головой Тихон.

— Хорошо. Мы вам верим, гражданин Боголепский, — сказал Колокольцев, — и благодарим за сознательность.

— Вы все же нам расписочку дайте, — вмешался Тихон. — Надежнее будет.

— Получите форменный документ, — не глянув на него, ответил Колокольцев и принялся составлять акт.

Когда священник и Бакин ушли, Сергунов спросил:

— Не думаешь, Колокольцев, что они мелочью откупились?

— Не думаю. Надо верить, если люди сами пришли.

— Испугались. Знали: сами не принесут — мы к ним придем.

— Ну что ж, и то хорошо, что силу нашу чувствуют.

НАВЕТЫ

Зачастили гости в Крутогорку. И всё важные гости.

Первым явился не кто иной, как тот самый Птицын, что приезжал ранней весной разъяснять декрет о новом налоге. И так разъяснил, что взбулгачил все село.