Та, далекая весна - [38]

— Ишь какие послушные коняги! Для игуменьи учены, чтобы не разнесли случаем.

— По коням! — по-кавалерийски скомандовал Сергунов и, ухватившись единственной рукой за холку коня, ловко вскочил ему на спину.

Вдруг конюх опамятовался, высунулся из ворот и, размахивая вилами, пронзительно завопил:

— Караул! Грабят! Ограбили!

— Не ори зря! Никто тебя не грабит — по закону берем, — бросил, обернувшись к нему, Сергунов. — Поехали, ребята!

Зря надрывался игуменский конюх, никто не услышал его воплей. Может, монашки и слышали, но после выстрелов их как ветром сдуло. Ни одной черной ряски нигде не мелькнуло, пока всадники выезжали из монастыря.

— Кому же эти кони придутся? — спросил Колька, похлопав по крутой шее гнедого красавца. — Вот этого бы нам…

— Смотри, какой хваткий! — усмехнулся Федя. — Каждый захочет.

— У монашек их отбивали мы, а не каждый, — сразу загорячился Колька. — Знаешь, как тот бородатый на меня напер? Еще чуток — и вилами бы запорол.

— Да у него тогда и вил-то не было, — рассмеялся Иван. — И на что тебе, Колька, такой коняга? В кулаки выходить собрался?

— Почему в кулаки? Мы бы и другим, кто безлошадный, давали.

— Не будем коней по рукам раздавать, — прервал их спор Сергунов. — И этих, и ту пару, что от бандитов осталась, передадим кооперативной лавке.

— Акиму Кривому отдать? — даже коня приостановил Колька, словно обратно повернуть собрался.

— Кулакам, значит, подаришь? — помрачнел Федя.

— Не дело это, — поддержал их Иван.

— Ишь вы, комсомольцы, какие умные да строптивые! — широко и дружески улыбнулся Сергунов. — Все хорошо, а только вперед смотреть не умеете. Значит, так, раздать коней одним, а других обделить? Не дело это! Не будем мы одних поднимать за счет других: всей бедноте надо жизнь облегчить. А сделать это можно только через кооперацию.

— Через Акима Кривого? — не скрывая едкого сарказма, спросил Колька.

Была в Крутогорке кооперативная лавка. Два раза обобрали ее бандиты. С тех пор стоит она на замке. Управлял ею Аким Солодилов, по-уличному — Кривой. Поставили его на эту должность сельские кулаки, им он и служил. Мало какой товар удавалось получить в городе. Лавку-то Аким никогда не открывал — ссылался, что бандитов опасается, а время от времени на макеевских или захаркинских лошадях в город ездил. Если удавалось чего-нибудь заполучить, то привозил к себе во двор и делил между своих богатых дружков. Беднякам ни гвоздя, ни соли, ни одной спички не перепадало.

И Сергунов предлагает этому Акиму Кривому передать монастырских коней! Не мог с этим Иван помириться.

— Выходит, для кулаков старались, если Акиму отдавать.

— Не Акиму, а кооперации. С Акимом разделаться не трудно.

И разделался Сергунов с Акимом.

СЕРГУНОВ НАСТУПАЕТ

Сельский сход созвали в субботу. Скликали на сход комсомольцы. Дважды приглашать никого не пришлось: по селу прошел слух — «будут монастырских лошадей делить». И к закату, забыв о субботней горячей бане и свежих березовых вениках, все собрались на площади. До того почти каждый мужик успел осмотреть, ощупать монастырских коней. Добрые лошади — ни у кого в селе таких не бывало.

Первыми, как водилось до сих пор, плотной стенкой стояли: Макей, Петр Захаркин, Семен Зайков, Стоговы и их подпевалы.

Гудели, переговаривались, гадая, кому же достанутся монастырские и бандитские кони.

На крыльцо Совета поднялся Сергунов. Он снял с головы шлем, пригладил волосы. Когда шум немного стих, заговорил:

— Товарищи! Прежде чем обсуждать дела, надо решить один вопрос. Сельский Совет предлагает… — Он остановился, оглядел собравшихся и решительно сказал: — Сельский Совет предлагает лишить избирательских прав и изгнать со схода злостных эксплуататоров трудящихся крестьян, кулаков Макея Парамонова, Петра Захаркина, Семена Зайкова, Ефима и Гаврилу Стоговых.

Сразу все притихли. Тишину прорвал резкий, не то испуганный, не то растерянный возглас Макея:

— Ты что, Санька, с ума спятил?!

И зашумела, заорала на разные голоса площадь.

— Нет у тебя, Санька, такого закону, чтобы нас правое лишать! — вскочил на крыльцо Петр Захаркин, готовый, казалось, вцепиться Сергунову в горло.

— Осади назад! — гаркнул на него Сергунов, по привычке кладя руку на кобуру. — Есть такой закон! Закон Советской власти велит живоглотам воли не давать, лишать их гражданских прав. Хватит, похозяйствовали на селе! У нас власть трудового народа, и все права — у него. А вы всю жизнь на чужом горбу катаетесь, на каждого из вас батраки хребет ломают!

Сергунов говорил так решительно, так зло смотрели его глаза, что, растерявшись, смолкли кулаки, почуяв, что не получится теперь у них сходом управлять, как это раньше бывало.

— Кто из трудящихся крестьян хочет сказать по этому делу? — спросил Сергунов.

Некоторое время все молчали. Уж очень непривычно: всегда сельские богатеи на сходах хозяевами были, а тут Сергунов предлагает совсем их прогнать. Круто берет Саня!

На крыльцо неторопливо поднялся Вукол Ландин.

Вукол не стар, да раньше времени состарился: на германской войне удушливого газу хватил. Домой вернулся — едва двигался. Все говорили: не жилец! А Вукол ничего, отошел и, хоть бьет его постоянно назойливый кашель, живет, работает между делом на своей полосе, а больше за лошадь на кулацких полях остатки сил убивает.