Та, что надо мной - [91]

После ужина меня устраивают на ночлег, и я пытаюсь отвлечь себя от иных мыслей, раздумывая, как бы устроить всё на следующий день. Описания того, как излечивали от болей в отсутствующей руке или ноге, были довольно невнятными. Однако я, кажется, понял, в чём там состояла суть. За завтраком я спрашиваю хозяина, есть ли в доме бòльшое зеркало. На наше счастье оказывается, что есть, но его спрятали от грабителей — и мы втроём открываем заколоченную комнату, сдвигаем мебель, обнаруживаем ход в подвал, и осторожно выносим ценную и хрупкую вещь по лестнице. Зеркало урготской работы, уже старое, чуть мутноватое, но совершенно целое, без трещин. Оно не так уж велико, и меня это как раз устраивает, поскольку его можно поставить на стол.

Я располагаю его так, чтобы край немного выходил за столешницу, а та часть, которая отражает предметы, глядела влево. Потом я прошу Нара сесть так, чтобы грудь упиралась в зеркало, голова была наклонена влево, чтобы видеть отражение, а обе руки лежали по разные стороны от зеркала на столе. Он садится и только потом, опомнившись, возражает:

— Но у меня всего одна рука!

— Однако вам ведь кажется, что их две. Не пытайтесь ничего понять и просто представьте, что делаете так, как я говорю. Это магия. Теперь сожмите обе руки в кулак. Разожмите. Снова сожмите. Раскройте ладони и растопырьте пальцы. Теперь облокотитесь на стол двумя руками.

Нар послушно выполняет всё, что я говорю. И назавтра, и через день — тоже. Временами это выглядит так, словно я издеваюсь над ним. Но я надеюсь, что мой способ должен сработать.

Через пять дней Нар сказал мне, что теперь потерянная рука мешает ему гораздо меньше. Он мог бы продолжать эти занятия и сам. Но моё присутствие давало ему уверенность. Я решил задержаться в его доме, хотя бòльше мне тут делать было нечего, и я не знал, куда себя деть. Мы занимались сразу после завтрака и заканчивали уже к полудню. По счастью, я почти не высыпался в дороге и теперь спал едва ли не все дни напролёт. Если бы не это я, боюсь, выпил бы всё бывшее в доме вино, и мог бы пристрастить к этому и Нара. Мне приходилось видеть немало покалеченных воинов, которые ударились в беспробудное пьянство.

На шестой день Нар сразу после наших занятий уехал к портному, чтобы заказать себе новую одежду. Я остался в доме с Адри и слугами. Когда я вышел из комнаты, девушка подошла ко мне и сказала:

— Я должна поблагодарить вас, сир Шади. С тех пор, как брат вернулся домой, он почти не спал. Нар ничего не говорил мне, но я слышала, что каждую ночь он ходит по дому. Теперь ему гораздо лучше.

— Я рад этому, госпожа моя. К сожалению, я не могу вернуть ему руку…

— Сир Шади, вы всегда такой?

— Какой?

— Как будто всё, что происходит в этом мире, зависит от вас. Неужели вы полагаете, что смогли бы, скажем, предотвратить войну?

Я задумываюсь:

— Не знаю, что было бы, не уйди я с должности королевского камергера…

— Тогда вы не спасли бы Миро.

— Да, пожалуй, так… — тут я осекаюсь. — Погодите, госпожа, откуда вы узнали эту историю?

— Габи много рассказывала мне. Думаю, вы сильно занимали её мысли. И не глядите на меня так! Да, я знала, кто она такая, мы были дружны.

— А я дал ей умереть здесь, скорее всего — от голода…

Адри вскидывает голову и глядит на меня с гневом:

— Габи была не из тех, кто позволил бы себе умереть от голода. Да и тем, кто оказался рядом с ней, если уж на то пошло.

— Расскажите мне как можно бòльше о её жизни здесь, госпожа моя.

— Наш лекарь ушёл с войсками. А между тем женщины продолжали рожать, а дети — болеть. Габи знала ремесло повитухи, и целебные травы, и к ней обращались со своими заботами и благородные, и простолюдинки. Мои отец и брат ушли на войну, и в доме не хватало даже хлеба. Потом Нар вернулся без руки, совсем слабым, и его надо было выхаживать. Я помогала Габи в её занятиях. Пусть кто-то из соседей считает это позорным, но у нас каждый день была гороховая похлёбка, а по праздникам — и яичница.

— Не вижу, что здесь зазорного, госпожа моя. Я сам часто бывал лекарем. Но Габи привыкла к роскоши, ей, наверное, пришлось тяжело?

— Мы жили трудно, сир Шади, но не надо нас жалеть. На свой манер мы были счастливы, часто смеялись и шутили, чуть-чуть сплетничали. Габи всегда зависела от милости чужих людей, а теперь к ней приходили за помощью. Она редко отказывала даже тем, у кого не было, чем заплатить. Но ей пришлось по нраву быть самой себе хозяйкой.

— Отчего она умерла?

— В край пришло поветрие, сир Шади. Вы ведь видели свежие могилы на кладбище? От него многие не убереглись, и даже вернувшийся лекарь мало кому смог помочь. Но последний свой год Габи провела так, как желала.

— Надгробную плиту заказали вы?

— Да.

— Я благодарен вам за это, госпожа моя.

Адри встряхивает головой, лёгкие светлые волосы отлетают ото лба.

— Мне стыдно было бы этого не сделать. Габи осталась моим единственным другом. Вы, должно быть, видели немало бед, но не думаю, что вас часто предавали, сир Шади.

Я перебираю воспоминания. Покойный король Хайдор изменил своему долгу по отношению к моему отцу, но не был мне близок и не предавал ещё и дружбы. Альда не смог справиться со своей слабостью, но честно покаялся мне в этом, и многое совершил, чтобы загладить сделанное. Рил оказался в войске Атки, но не выдал никаких наших общих тайн. Я был признателен удаче, которая ни разу не свела нас в боевом строю друг напротив друга.