Та, что надо мной - [84]

Путешествующий по этим местам в одиночку был, бесспорно, безумцем, однако безумцем удачливым, если он всё-таки сюда добрался. Но теперь, когда он потерял все свои припасы, удача ему, похоже, изменила. Охотник из йортунов, конечно, смог бы здесь прокормиться. Но йортун сложил бы «длинный костёр». Два бревна в нём кладут рядом друг с другом, а третье на них, так что он горит всю ночь и позволяет даже в дождь кое-как выспаться. Подходящий для «длинного костра» сушняк здесь был, но этот бедолога ушёл, едва просушив одежду на воткнутых рядом с огнём рогульках. Поразмыслив над этим, я, подойдя к привалу, попросил Ллоса поискать, не видно ли кого примерно в сутках пути отсюда, и предложить страннику присоединиться к каравану.

Назавтра мы, наконец, встретились с тем, кто так раздразнил моё любопытство. Это был тощий урготский монах в донельзя обтрёпанной одежде. Плащ он потерял, а из тёплой фуфайки повсюду торчали нитки. Ханке пытался, однако, сохранять достоинство, приличествующее тому, кто несёт свет своей веры в иные земли. Он отправился в дорогу сразу же, как только между Уроготом и Павией был заключён мир, и потому был бòльшим его поборником. Я заметил ему, что пускаться в подобный путь без спутников не вполне разумно.

— Сир, у меня был мул, но несчастный пал на перевале. И я не хочу оказаться повинным в чьей-то гибели. А меня защитит Творец.

— Однако на последней переправе вы чуть не утонули и лишились всех припасов, сир.

— Но Творец послал мне вас.

Я не знал, что на это ответить, поскольку помнил, как Владычица помогла мне, избитому и обессиленному, встретиться со странствующими актёрами.

Наш новый попутчик был, конечно, чудаковат, но скромен в потребностях и необременителен для прочих, а также довольно много прочёл — во всяком случае, на родном урготском языке. За неимением поблизости йортунов он пытался обратить в истинную веру меня. Надо сказать, невозмутимый настоятель Колен давно уже оставил подобные старания. Как-то раз мы засиделись у костра, и Ханке спросил меня:

— Сир Шади, вы ведь, надеюсь, не из тех, кто лучше Творца знает, как следовало бы устроить этот мир?

— О нет, как я могу судить его творение, не зная ни замысла, ни материала. Впрочем, одно меня всегда смущало…

— Что именно?

— Моя мать умерла при родах, сир Ханке.

Он посмотрел на меня с сочувствием, но не решился ничего сказать. Я продолжал:

— Такое нередко случается с женщинами. Ещё чаще они надрываются до полусмерти, пытаясь выкормить ребёнка и дать ему воспитание, подобающее его сословию. Вырастить человека непросто, сир, а между тем тот, кто был этому обучен, может убить его легко и быстро. Случайное бедствие может оборвать жизнь мгновенно, болезнь — за несколько дней. Я не могу спросить, почему всё так устроено, и сам тоже не знаю ответа.

— Но будь всё иначе, земля не прокормила бы столько людей.

— Едва ли. Если земля распределена разумно, и у крестьян достаточно скота, чтобы её удобрить, она прокормит многих. Лишние могут уйти в город, и я надеюсь, что для них там будет всё бòльше занятий. Кроме того, есть способы не рожать слишком часто, их знают и заботливые супруги, и женщины для утех.

— Вам ведь нередко приходилось думать о смерти, сир Шади? Неужели вас не тревожит то, что случится после вашей кончины?

Я был изумлён:

— Как это не тревожит? Я очень хотел бы знать, что будет с Павией, со множеством людей, к которым я привязан, да и с их потомками, если уж на то пошло. Но вы ведь можете сказать мне мало утешительного, поскольку верите в конец мира.

— О нет, это надо понимать в ином смысле. Это будет конец нынешнего мира и начало другого, гораздо более прекрасного. Вам это кажется невероятным?

— Отчего же? Мир меняется, порой даже к лучшему, хотя это редко происходит быстро.

— Но вы сбили меня. Я хотел спросить о том, что будет после смерти с вами. Вы храбрый человек, но неужели совсем не боитесь её?

— По правде сказать, порой я желал своей гибели, но каждый раз, когда она становилась слишком вероятной, это проходило. Полагаю, почти все люди так устроены, и вряд ли даже старость, если я до неё доживу, тут что-то изменит. Конечно же, я боюсь смерти. Но мне странно верить, что из клубка надежд, горестей и опасений, который свился в этой груди, что-то может перейти в вечность.

— Пока что нам всё равно не дано знать, как такое возможно, сир.

Он откашлялся:

— А простая благодарность? Неужели в вашей жизни не было случаев, когда спасало лишь чудо?

Мне было трудно подобрать слова, но я всё же ответил:

— Не только в моей. Моя родина пережила ужасные беды…

Уроготец опустил голову. Я продолжал:

— Но ещё худших мы в самом деле избежали только чудом. Для меня было бы нескромностью сказать, кому я считаю себя за это обязанным, таковы наши законы.

— Я знаком с правилами ваших благородных. На них воспитано немало людей твёрдых и мужественных. Но разумно ли поклоняться творению, если есть Творец?

— Сир Ханке, ваша страна богата, ваши правители и цеха щедры к творцам. Ургот знал много прекрасных скульпторов, художников, поэтов, музыкантов…

— К чему вы это говорите? — спросил он с недоумением.